Маркус спокойно проговорил:

— Забудьте «Савой», госпожа Холланд. Мы должны вести себя незаметно и быть образцом благоразумия. Считай, что ты оказалась в стане врага. Ты ведь не хочешь Исполнять перед всеми танец семи наложниц?

— Сейчас я вряд ли смогу станцевать и за одну. — Рафаэлла вздохнула. — Извини, что набросилась на тебя.

— Ты устала. Мы оба устали. Хочешь немного вздремнуть?

— Надеюсь, с тобой вместе.

— Сейчас я слишком изнурен и могу только рухнуть. На большее я не способен.

— Ладно. Пойду быстро приму душ.

Маркус представил себе обнаженную Рафаэллу, принимающую душ, и решил, что все-таки способен на кое-что большее. Он растянулся на кровати, ожидая, когда она выйдет из ванной. Когда Рафаэлла десять минут спустя вошла в комнату с полотенцем на голове, Маркус уже храпел. Она взглянула на него и покачала головой. Умер для общества.

Умер, как умрет Сильвия?

Рафаэлла покачала головой. Нет, Доминик не может быть таким… таким коварным. Кроме того, это ведь нелогично — убивать свою бывшую жену. Но станет ли он об этом задумываться?

Доминик пойдет на все, только бы потешить свое тщеславие, свое самолюбие; у него позади годы ненависти к Сильвии.

Да, он убьет ее, даже не задумываясь.

Рафаэлла укрыла Маркуса, затем пристроилась рядом с ним. Через несколько минут она уже крепко спала.

Апрель, 1990 год

Но где же Сильвия? Вероятно, его бывшая жена испугалась и решила не приезжать.

Чьи-то белокурые волосы привлекли внимание Доминика, и он насторожился. Неожиданно женщина оглянулась и взглянула прямо ему в глаза: Доминик увидел, что она молода, не больше тридцати, и страшна как смертный грех. Но волосы ее были прекрасны; такие же были у Сильвии, такие же были у других его женщин — теплого, почти белого цвета. Когда-то такие же волосы были и у Коко, до тех пор пока она не начала выделывать с ними всякие фокусы. Теперь они стали слишком светлыми, слишком белыми, утратили былую мягкость. Однажды Коко сказала, что начинает выглядеть бесцветно…

Но где же Сильвия?

Фрэнк Лэйси чихнул где-то поблизости. Доминик улыбнулся своему телохранителю. Он считал, что такой человек, как Лэйси, не должен знать, что такое простуда. Но видимо, ошибался. Лэйси не выдержал переезда в холодный и промозглый Чикаго с теплого острова в Карибском море. Но это не имело значения. Лэйси может чихать сколько угодно — это никак не повлияет на то, что он должен исполнить.

Наконец молитва закончилась. Вперед вышла женщина с плотной черной вуалью — она положила на крышку гроба необычайно красивую красную розу, лепестки которой казались мягкими, как бархат. Какой-то мужчина бросил на крышку гроба горсть земли. Затем священник благословил собравшихся, капли дождя летели с его пальцев, когда он рисовал в воздухе крест. Все было позади.

Женщина с вуалью повернулась на высоких каблуках, но неожиданно, что было ее непоправимой ошибкой, обернулась и украдкой взглянула на Доминика. Тот улыбнулся ей. Это была Сильвия. Теперь она у него в руках. Когда Доминик махнул ей рукой, она поспешно устремилась к большому черному лимузину. Быстро, стараясь не привлекать к себе внимания, Доминик начал продираться сквозь скопище черных зонтов, пока не добрался до лимузина.

— Здравствуй, Сильвия.

Сильвия знала, что он будет здесь, как же без этого? Надо же позлорадствовать у могилы ее отца. Она сделала глупость, что приехала. Но разве ей можно было не приехать?

— Здравствуй, Доминик. Как мило, что ты здесь.