— Завидная выдержка, мистер О'Салливэн. Вы, похоже, коллекционируете маленьких шлюшек.

— Кто следующий — вы, мадам?

— Я? Переспать с тобой? С тупым, самовлюбленным ирландцем? Да у тебя одна похоть в башке, больше ничего. Ладно, теперь, когда эта маленькая идиотка оставила твои гениталии в покое, мы можем двигаться в путь.

Маркус едва не сорвался — ему так хотелось вмазать ей по физиономии. Он судорожно сжал кулаки, но сдержался. Положение безвыходное — стисни зубы и молчи.

Апрель, 1990 год

Ему было страшно, но, как ни странно, не за себя и даже не от того, что, возможно, ждало их впереди, — его тревожило состояние Рафаэллы, которая лежала так неподвижно, не подавая признаков жизни.

Маркус оперся спиной на перегородку, осторожно приподнял Рафаэллу за плечи и положил ее голову к себе на колени. Бережно поправляя покрывало, он заметил, как один из «санитаров» наливает себе выпить — в дальнем конце салона, с левой стороны, был маленький бар. Второй охранник расположился на диванчике, перелистывая журнал, предназначенный для «солдат удачи». Женщина восседала в кресле прямо напротив них, сжимая в руке револьвер 38-го калибра. Маркус вспомнил «девятку» Тюльп, и левое плечо сразу заныло.

Доминику, разумеется, стало известно о похищении картины, ведь об этом на весь мир раструбили газеты; он наверняка немедленно связался с нужными людьми и выяснил, кто приобрел украденное полотно десять лет назад — Чарльз Ратледж. Из этого он сделал естественный вывод о причастности Рафаэллы к покушению на него; а следовательно, и о причастности Маркуса, поскольку тот находился с ней рядом и днем, и, главное, ночью. Понятно, что они летят обратно на остров. А там все будет зависеть от того, какую судьбу уготовил им Доминик.

Маркус посмотрел на спящую Рафаэллу. Мысленно он умолял ее проснуться. Ему не терпелось сказать, что он любит ее, что впереди у них долгие годы семейного счастья, что им больше никогда не придется лгать друг другу. Он мечтал заключить ее в свои объятия, ощутить ее тепло и почувствовать, как она отвечает на его поцелуи, дарит ему свою любовь.

Сквозь сон до нее донесся ровный шум мотора, легкая вибрация действовала успокаивающе, и Рафаэлла глубоко вздохнула, внезапно обретя слух, но все еще не желая просыпаться. Где-то глубоко в подсознании утвердилось предчувствие, что, открой она глаза, увиденное ей не понравится. Она ощущала на своей руке легкое прикосновение, кто-то нежно гладил ее пальцы, и она знала, что это Маркус, понимала, что спустя несколько мгновений придет в себя и что он позаботится о ней.

Рафаэлла приподняла веки и уперлась взглядом в щетину на его подбородке. «Пора бы тебе и побриться», — мелькнуло у нее в голове.

— Привет, — шепнула она. Маркус вздрогнул от неожиданности — ее голос с незнакомой хрипотцой показался ему чужим.

— Приветик, — отозвался Маркус и, глянув на нее сверху вниз, облегченно улыбнулся.

— Я в порядке, Маркус, правда. Где мы?

— Я не знаю, стоит ли… Ты уверена, что хочешь все знать?

— Уж лучше сразу… — Она на мгновение умолкла, а потом спросила: — Мы летим?

Маркус кивнул, затем рассказал, что произошло, но предельно сжато, без лишних подробностей.

— До Майами еще часов восемь или около того. Полагаю, что там дозаправка, но кто знает. Может быть, мы летим прямиком на Сент-Джонс. Ты действительно в порядке?

Тут Рафаэлла почувствовала неладное. Первой мыслью было не признаваться — ведь это так стыдно, так унизительно. В двух шагах от нее сидело это страшилище, эта «медсестра», упершись в них ледяным, равнодушным взглядом.