Когда он учился в индустриальном институте, где ковали технократию, новое советское дворянство, в пункте ухаживания за девушками там существовал строгий кастовый распорядок.

Ухаживать полагалось только за студентками. Предпочтением пользовались студентки самого легкого факультета – химического, где учились только девушки и футболисты. Принималось за аксиому, что у студентки красота и ум – это столь же редкое совпадение, как редко хороший футболист бывает хорошим студентом. Поэтому дирекция сразу отправляла всех хорошеньких девушек и футболистов на химфак.

Если ухаживать за девушкой из мелиоративного, или, как говорили, водного института, – это уже кастой ниже. Все‑таки вода есть вода. Если она из педагогического института и собирается стать учительницей значит, она – почти круглая дура. Если ухаживать за студенткой из сельскохозяйственного института, то на такой рабоче‑крестьянский мезальянс смотрят очень косо.

Но самое худшее, самое последнее занятие – это гулять с девицами «из города», то есть нестудентками. Девушки без высшего образования в глазах студента – это все равно что человек без головы. Существа «из города»– это секретарши, машинистки и прочая мелочь.

Но секретарши и машинистки тоже не дуры, и все это прекрасно знают. Однажды в квартире над головой Бориса жила очаровательная Анечка‑машинистка с голубыми глазами. Не девушка, а сущий ангел. Несколько раз Борис пытался установить с этим ангелом добрососедские отношения. Но Анечка шарахалась от него, как от черта. Потом она откровенно призналась:

– Да ведь мне же с вами даже по улице пройтись стыдно.

– Почему?

– Каждый будет думать, что я набитая дура.

– Почему?

– Да потому что такие, как вы, на машинистках не женятся… А только балуются.

Зато очаровательная Анечка нисколько не стеснялась гулять с шоферами. Иногда по ночам из ее комнаты доносился стук сапог и дикая ругань – это очередной шофер лупил своего ангела. Потом Анечка целую неделю ходила с синяками под своими голубыми глазами.

Эти новые законы советского общества соблюдаются довольно строго. И Борис убедился в этом не раз, а много раз. Поэтому, думал он, вполне естественно, что и секретарша Нина соблюдает с ним определенную дистанцию. Это лучше, чем какие‑то вертихвостки.

Подошел день рождения Милиции Ивановны, и в семействе Миллеров опять закатили грандиозный праздник. И Борис опять оказался единственным гостем. А в доме, где есть невеста, это что‑то да значит.

Новорожденной Борис подарил электрический чайник, а Нине

– большую коробку французских духов «Табу». Нина развернула подарок и фыркнула:

– Это вы на что намекаете?

– Табу? Ну, острова южных морей. Разве вы не знаете?

– Знаю. И запомните – я не люблю грязных намеков.

– Да какие тут намеки? Просто французские духи.

– Ах так! – рассердилась Нина. – Французские? А вы знаете разницу: когда нужно держать язык за зубами и когда зубы за языком?

Как в хорошо сыгранной футбольной команде, мама пришла на помощь дочери:

– Бори‑ис Алексаныч, разве можно рассказывать французские анекдоты порядочным девушкам? Ведь Нина не какая‑нибудь…

На дворе уже попахивало весной, и Нина тоже немножко оттаяла. После ужина она предложила Борису пойти подышать свежим воздухом. В переулке Энтузиастов обнимались влюбленные парочки, но Нина предупредила, чтобы Борис вел себя прилично. Соответственно этому он спросил:

– Нина, что вы сейчас читаете?

– Очень много.

– А что именно?

– Экспрессионистов.

– Насколько я знаю, это агрессивный индивидуализм плюс реакционный формализм и мистицизм.