Нина обиженно надула щеки. На мгновение в ее лице мелькнуло что‑то неприятное. Затем она ушла в свою комнату и хлопнула дверью.

Чтобы преодолеть неловкое молчание, поскольку заговорили о фото, Борис попросил разрешения посмотреть семейный фотоальбом, который лежал на комоде.

Вот фотография. Акакия Петровича в молодости. На редкость красивый молодой человек. Хорошенький, как херувим. Даже немножко сладенький. Но глаза усталые и печальные. Словно он уже родился таким же сонным флегматиком, как сейчас, когда он сидит и клюет носом в своем кресле. Словно у него усталая кровь.

Затем шла семейная фотография Милиции Ивановны: большая купеческая семья с угрюмыми лицами. Даже в молодости Милиция Ивановна была такой же жабой, как теперь. Но видно, что властная бой‑баба. И глаза как у совы. И как только эта жаба умудрилась поймать такого херувимчика?

Перелистав еще несколько страниц, Борис увидел фотографию, которая показалась ему знакомой. Мужчина в военной форме времен революции. На голове дикая копна волос, спадающих до плеч, как у батьки Махно. Уродливый, как черт, и глаза как гвозди. Уродец сидел, положив одну руку на кривую кавказскую шашку с богатой серебряной чеканкой, а другой рукой держался за огромный маузер в деревянной кобуре. На маузере ясно виднелась маленькая именная пластинка с загнутым углом, что означало Почетное золотое оружие Реввоенсовета.

– Кто это такой? – спросил Борис.

– А это был такой герой Перекопа, – сонно ответил Акакий Петрович. – Когда‑то, в молодости, он ухаживал за Милицией Ивановной. Вот и попал в альбом.

– Я его тоже немножко знал, – сказал Борис, – Мы тогда жили по соседству. Около Петровского парка.

Альбом шел в хронологической последовательности, как семейная хроника. На следующей странице было несколько фотографий очень красивой молодой женщины. Сначала она в белом кружевном платье с оборочками – как кисейная барышня. Но на следующей фотографии эта кисейная барышня уже в военной форме из грубого сукна и с наганом у пояса. Лицо у нее холодное, гордое и надменное. И это лицо опять показалось Борису знакомым.

– А кто это? – спросил он.

– Это сестра героя Перекопа. Когда‑то они все с Милицией Ивановной дружили. Воспоминания молодости.

– А‑а‑а… Так я ее тоже немножко знал. Я тогда еще совсем мальчишкой был. А она тогда ромбы носила, что‑то вроде генерала в ГПУ– НКВД. Как ее звали? Орбели.. Зинаида Генриховна.

– Да, она взяла эту фамилию после революции. А вы знаете ее настоящую фамилию?

Вспомнив свою молодость, Акакий Петрович немного оживился:

– Она урожденная княжна Шаховская. Столбовое дворянство, от Рюриковичей. Но старый князь Шаховской был большой чудак. Когда ему было уже под семьдесят, он женился на молоденькой еврейке с целой кучей еврейских детей. Старый князь всех этих еврейчиков усыновил. Чтобы люди потом думали, что это от него самого. С тех пор пошли князья Шаховские, но чистокровные евреи.

– А почему ж она переменила фамилию?

– Она была очень экзальтированная натура. Прямо из Смольного института благородных девиц она пошла работать в ЧК. Ну и фамилия князей Шаховских там немножко мешала.

На следующей странице Борис нашел еще одну интересную фотографию. Какая‑то другая девица, одетая по моде 30‑х годов. И тоже очень красивая. Она идет по парку и катит впереди себя нарядное, из кожи и никеля, кресло для инвалидов, в котором сидит горбун с умным лицом, с огромной, как у марсианина, головой и маленькими, высохшими и мертвыми ногами. А рядом шагает герой Перекопа с шашкой и маузером.

– А это кто? – спросил Борис.

– Просто так, – пожал плечами Акакий Петрович, – общие знакомые.

Борис посмотрел на фотографию еще раз.