|
Подружка, которая следила за Глебом на кладбище; студентка, которая… учится на вечернем… нет, на дневном. Вот что меня смутило тогда! Марина виделась с больной «одну минуту», потому что опаздывала в институт. А доктор сказал, что она его уже не застала. Когда же приходила она? Или доктор дежурил в ночь и ушел утром? Как же проверить? Воскресенье…». Однако она все же позвонила в больницу и после «суеты сует» (объяснений и извинений) добилась ответа: двадцатого сентября психиатр, пользующий Ирину Васильевну, находился на службе как обычное с восьми утра до пяти вечера.
Катя в волнении прошлась по кабинету — не прибранной после обыска чужой комнате, где все слегка сдвинуто и асимметрично, — сегодня ей должно везти во всем, ее несло на черных — горе и радость — крыльях победы… куда? Бог весть! К освобождению — а там хоть сердце разорвется. Позвонила и убедилась — везет: Марина дома. Да, она привезла фотографию к девяти утра и опоздала на первую пару, больше в Кащенко она не ездила. «Ключики-замочки, шелковы платочки»… Охрана, возможно, разные смены, предупрежденная доктором, без формальностей пропустила Марину… и еще кого-то. Охраной займется следователь, а я…» Она продолжала нервно ходить по комнате, восстанавливая в подробностях одну недавнюю сцену. «Вы все сумасшедшие!», «Мы с мамой встречаемся сейчас. Тут, у аптеки»… Кажется, пришла пора сделать третий звонок. — Дуня, когда ты сидела с больной в саду, тебе не показалось, будто кто-то прячется в кустах? Молчание, потом — быстрое: — Я не сидела! — Не глупи. Проведут очную ставку с вахтером. И — короткие тупые гудки в ответ. «Если моя догадка верна, сейчас она придет!». Катя опять прошла на кухню, взяла стаканчик с зельем дьявола («Дамское деяние» — Мирон), огляделась и спрятала в духовку газовой плиты. (А Вадим продолжил: «Еще в средневековье отравительницы воспринимались как сеющие повсюду смерть колдуньи».) И измученную душу ее понесло дальше, в головокружительную древность зла. «Ты испорчена, испорчена, испорчена! Высокий, до неба, костер аутодафе и последний смертный крик возлюбленной… Восстанет ли в Судный день из праха человек и будет ли осужден за свои грехи?..» Катя очнулась, услышав шаги в прихожей, в кабинете, в спальне, опять в прихожей… Дуня вошла на кухню. — Ты очень удивилась моему звонку? — Очень. — Ты думала, я уже не в состоянии буду позвонить, да? — Ничего я не думала. — А я допила валерьянку и, знаешь, мне стало легче. — Не издевайтесь! Вы нам шьете дело? — Вам? Ты уезжаешь с Мироном? — Не ваше дело! — А если он обманет, не возьмет? — Это мое дело… — Дуня, сдвинься с «дела». Ты украла ключи у Ирины Васильевны? — Нет! — Зачем ты к ней приходила? — Это мое дело! — Следователю все известно, — соврала Катя. — Запираться бесполезно. — Ну… вы сказали, она уже в третьей стадии, не выживет. И я принесла лекарство. Катя похолодела и схватилась за сердце. — Какое лекарство? — Новое, американское. — Название! — Не знаю… от шока. — Сейчас!.. Не уходи, я позвоню. Дежурный врач. — Я вас сегодня уже беспокоила по поводу больной Вороновой, помните? — Ну как же. |
