— Конфетка! — выкрикнул крайний справа — Сочная конфетка! Хочу! Хочу! Хочу!

— Я первый! — прорычал мужик сверху и ударил кулаком о крышу — Я первый ее трахну! И первый ее вскрою!

— Я готов и с дохлой! — проскрипел самый старый и худой из yих, выглядящий так, словно он только что вылез из ямы полной токсичной кислотной грязи. Изъеденными грибком ногтями содрав с щеки целый пласт кожи, он запихнул его в рот и, чавкая, повторил — Я готов и с дохлой… Присуну ей жестко… глу-глу-глубоко…

— Тихо! — заорал верхний и как только все заткнулись, прижался лбом к прозрачной крыше, взглянул на сжавшуюся под ним в кресле перепуганную девушку и ласково попросил — Откройся, конфетка.

Она не ответила. Сжавшись в комок, с трудом ворочаясь под сдавливающими ее ремнями безопасности, она медленно какую-то пластиковую штуковину под подлокотником, пытаясь вырвать ее из креплений. В глаза облепивших ее машину ублюдков она старалась не смотреть. Не потому, что это могло спровоцировать их на еще большую агрессию. Нет. Больше уже некуда. Как только она попадет им в руки… они исполнят все свои жуткие обещания. Просто она не хотела показывать, насколько сильно испугана. Животный ужас сдавил ей горло, подрубил колени и уронил тонну веса на грудную клетку. Каждый вдох приходилось силой загонять в легкие, от бушующего в крови адреналина трясло и только это отгоняло от глаз темную пелену и не позволяло ей свалиться в глубокую бессознанку.

— Внимание! — автопилот наконец-то ожил и в его искусственном голосе звучало дружеское осуждение — Джентльмены. Представьтесь.

С дурашливой готовностью козырнув, бородатый нырнул вниз, через секунду снова показался в окне и с силой ударил в стекло топором. Оружие со звоном отскочило.

— Представьтесь — повторила машина.

Ответом стало еще четыре удара. А следом удары обрушились на упавший флаер уже без счета. В каждый замах и удар они вкладывали все свои силы, раскачиваясь тощими голыми телами, скользя в грязи, порой падая и тут же подскакивая, чтобы с воем нанести еще один удар топором в стекло, что отделяло их от такой сладкой золотой конфетки.

— Ее кожа чиста! — простонал стоящий на крыше вожак — Такая белая… такая чистая… Я срежу ее! И отнесу своей леди! Да!

— Она обрадуется, Джек! — проскулил самый тощий и старый — Она пришьет белизну к себе! Так что срежь побольше, Джек! Срежь побольше! А я присуну и ободранной! Так даже лучше… глу-глу…

От услышанного у нее добавилось сил, и пластиковая хреновина с треском поддалась. С трудом удерживая ее в онемевших от запредельных усилий пальцах, она вытащила ее из-под кресла и поднесла ближе к глазам. Судорога разочарования передернула ее красивое лицо. Она сжимала что-то вроде граненого пластикового карандаша с парой непонятных креплений и несколькими проводками, торчащими из одной стороны. Этим не защититься даже от крысы. Хотя… внимательно изучив отломанную сторону, она вдруг широко и полубезумно улыбнулась. Что ж… эта хреновина достаточно острая, чтобы прорвать кожу и артерию на шее. Подняв другую руку, она ощупала себе шею и тут же наткнулась на часто пульсирующую реку жизни, что скрывалась под ее мокрой от пота кожей. Если с силой воткнуть и хорошенько поелозить зазубренным обломанным концом, есть неплохие шансы порвать артерию и быстро истечь кровью. Милосердная смерть. Настоящий небесный дар, если сравнивать с медленной агонией во время группового изнасилования на кислотной грязи, а затем прижизненное обещанное свежевание и новый половой акт некрофилии…

Машина продолжала что-то бубнить, но ее уже никто не слушал. С треском одно из боковых стекол поддалось. По нему протянулось несколько длинных трещин.