Финн погладил рукоять меча. Усталость и досада одолевали его.

– С тех пор никто не входил. И нам известно про Лоно Инкарцерона, хотя мы и не знаем, где оно. В Инкарцероне всё рационально и целесообразно – таким он и был задуман. Даже мусор не пропадает зря, всё перерабатывается. В клетках выращиваются новые узники. Возможно и животные тоже.

– Но я помню кое-что... какие-то обрывки... – Финн посмотрел вниз, сжимая прутья клетки, словно цеплялся за собственную веру. Далеко под ними Кейро прогуливался по залу в обнимку с парой хихикающих девиц.

Гильдас проследил за взглядом Финна.

– Ты не можешь ничего помнить. Ты грезишь тайнами Инкарцерона. Твои видения помогут нам отыскать путь к Спасению.

– Нет, я помню!

– Что именно?! – раздражённо спросил старик.

Финн почувствовал себя глупо.

– Ну… торт. С серебристыми шариками и семью свечами. И людей. И музыку… много музыки. – Он осознал это только сейчас. Странная радость наполнила его. Пока он снова не встретился взглядом со стариком.

– Торт. Думаю, это символ. И число семь очень важно. Сапиенты называли его числом Сапфика – из-за времени, в которое он повстречал жука-перебежчика.

– Я был там!

– Воспоминания есть у каждого, Финн. Твои пророчества – вот что имеет значение. Видения, что ниспосланы тебе, великий дар и странность Видящего Звёзды. Они уникальны. Комитатусам это известно – и рабам, и боевикам, и даже Джорманрику. Таким они тебя видят. И временами боятся.

Финн притих. Он ненавидел свои припадки. Те накатывали внезапно, вызывая тошноту и оглушая, ужасая его. Да ещё Гильдас вытрясал из него душу своими допросами.

– Эти припадки доведут меня до могилы, – сказал Финн тихо.

– Немногие клеткорождённые доживают до старости, это правда, – голос Гильдаса был резок, старик смотрел в сторону. Поправив пышный воротник своей зеленой мантии, он проворчал: – Прошлого нет. Что бы там ни было, это уже не имеет значения. Выбрось это из головы, или оно сведёт тебя с ума.

– Скольких еще клеткорождённых ты знал? – спросил Финн.

– Трёх.

Гильдас высвободил заплетенный кончик бороды, дернул его в раздражении, и, помедлив, добавил:

– Вы редкие создания. Я искал долгие годы, пока не встретил тебя. Ходили слухи, что один клеткорождённый просил милостыню возле Зала Прокажённых. Но когда я, наконец, заставил его заговорить, то понял – он сумасшедший. Без умолку болтал о говорящих яйцах. О коте, что исчезая, оставляет лишь улыбку. Годы спустя, следуя новым слухам, я нашел ещё одну женщину, работающую у цивилов в Ледяном крыле. Она выглядела вполне нормальной; я старался уговорить её поведать мне о своих видениях. Но она так и не заговорила. Позже я узнал, что она повесилась.

Финн сглотнул.

– Почему?

– Мне сказали, ей стал мерещиться ребёнок. Невидимый ребёнок, хватающийся за её юбки и зовущий её, всюду следующий за ней, будивший по ночам. Его голос изводил её. Она не смогла его заглушить.

Финн затрясся. Он знал, что Гильдас наблюдает за ним. Сапиент резко проговорил:

– Вероятность найти тебя, Финн, была мизерна – один шанс на миллион. Но я получил этот шанс. Лишь ты поможешь мне совершить Побег.

– Я не смогу…

– Сможешь. Ты мой пророк, Финн. Моё связующее звено с Инкарцероном. Скоро ты подаришь мне видение, которого я ждал всю жизнь – знак, что настало моё время, что я должен последовать за Сапфиком и выйти Наружу. Каждый сапиент пытается проделать этот путь.