Наши пушки мы бросили. Вместо них прихватили десяток первоклассных для своего времени французских, немного ядер и пороха. Остальным разломали лафеты, стволы сгрузили на повозки. Потом найду баржу и прикажу утопить их в Роне.

Еще у нас очень много лошадей, уцелели почти все свои и еще несколько сотен вражеских, сработал хватательный рефлекс. Ничего, в походе подгоревшая на костре конина отлично заменит куриное филе.

В Валансе часть обоза и квартирмейстеры, казарма местного гарнизона приспособлена под прием раненых. Но при нашем приближении к северным воротам, которые вылетели менее четырех суток назад, створки начали поспешно закрываться. На ратуше французский флаг, на надвратной башне редкие фигурки городского гарнизона и… ба-а, знакомые все лица, бело-голубые с золотым шитьем мундиры солдатиков Тюренна. Живо вспомнилась группа засранцев, которые пытались грохнуть обозников, а потом ускакали в Валанс. Вот и контрреволюция.

Собрав свое войско поплотнее, провел политико-воспитательную работу. Не люблю это дело больше всего на войне, хуже верховой езды, но пришлось. Нас осталось так мало, что не понадобились звукоусилительные прибабахи в духе «святого» Клинтона. Семнадцатый век небогат на ораторов, на неизбалованных речами вояк мой эмоциональный спич произвел нужное впечатление. Не темное Средневековье, уже эпоха Просвещения, мать вашу, а доверчивые как дети. Вещал я примерно следующее:

— Зольдатен унд официрен! Вы храбро сражались! Сказ о том, как в битве при Валансе две тысячи героев разгромили двадцатитысячную французскую армию (преувеличить не мешает), будет жить в веках. С нами Бог! Только с Божьей помощью возможна такая победа! А с французами не было истинного Бога — не было и шанса победить. Слава павшим героям! Им прощены все грехи, кончились все тяготы земной жизни, они уже вкушают райское блаженство!

Смотрю, приосанились, усатые морды разглаживаются. Верной дорогой идете, товарищи, как говорили мои далекие предки.

— Все герои получат незамедлительно двойное месячное жалованье (на сокращенную армию у меня хватит)! Семьи павших получат компенсацию и не будут голодать (когда-нибудь обязательно).

Оживление переходит в радость.

— Но враг еще силен, невежественные французы не окрепли в истинной вере. За нашей спиной они осквернили наше знамя (точно же не постирали-погладили). Они заточили в застенки наших братьев и приговорили их к смерти! Пленных не брать, все, кто с оружием или просто в форме — голову с плеч. Живым брать только бургомистра!

Все, куда делась угрюмость и усталость, мои гансы готовы рвать врага как тузик грелку. Жалко, ресурс метода ограничен, не будешь ездить по ушам до бесконечности. Хотя некоторым удается. А теперь марш-марш на Валанс.

Так, в бластере пять процентов заряда, в родригесовом четверть, и только Вашингтон не успел пальнуть ни разу. Экономим. Разворачиваем французские пушки. Эх, все наши пушкари мертвы, но чтобы зарядить примитивное орудие, много ума не требуется.

С учетом нулевых навыков, провозились до темноты. Целились в ворота, ядра долбили стену, наполовину развалили надвратную башню, распахали грунт перед стеной, некоторые перелетели через стену и врезались в жилые дома. Когда я заколебался ждать и уже тянул лапу к бластеру, ядро наконец-таки влетело в ворота. Гол! Оно не пробило дыру, прихваченные на живую нитку массивные створки рухнули на головы десятку защитников, которые сели в засаду за воротами.

Десять минут бойни даже не буду описывать. Нечего.

Драпанувшие в голубых плащах от обоза не ожидали, что к городу вернется боеспособная часть. Они были уверены, что славные полки маршала де Тюренна покрошили в капусту остатки нехристей. Перепугавшись до колик, тем не менее закрыли ворота, помнили гады, как добивали наших, и не ждали пощады. И правильно.

Освободили из тюрьмы обозников, все живы.