Хорошо же действует ваша армия. Ее воинская доблесть оставила следы в виде трупов двух крестьян, коптящего овина и потека крови на ноге у молодой заплаканной девки в порванной одежде. Привели Марселя и Жана. Я показал нашим новобранцам весь этот натюрморт и приказал повесить мародеров. Мне было важно, чтобы у молодых не было соплей по поводу убийства безоружных соотечественников. А ля гер ком а ля гер, на войне как на войне, сами лягушатники провозгласили. По законам военного времени нет другого наказания для мародеров, нежели петля.

Кинул крестьянам несколько золотых. Зареванные бабы расхватали офицеров по домам. Войско стало лагерем.

Я пообщался с Якимурой, узнал новость про десять стрелков с бластерами. Снял развединформацию, так, у Людовика солнцезатмившего — все еще бардак, гонцы по всей стране с порицанием наших инициатив, но ничего непосредственно опасного. Проведал Родригеса, идет на поправку, через пару дней будет скакать верхом. Что такое, в конце концов, пробитые легкие, простреленная печень и сломанная нога, когда есть друзья и походная аптечка.

Симпатичная селянка поздно вечером навестила «месье полковника», резко улучшив мой гормональный тонус и подняв настроение. Как мало человеку надо, если не для полного счастья, то хотя бы для душевного равновесия. Или у меня просто зачерствела душа? Но погибшие под Валансом отодвинулись куда-то на задворки памяти, в компанию к сослуживцам, погибшим у Сиенны на «Мадагаскаре».

Утром выдвинулись, вчерашние грабители приветливо покачивались на ветвях с дощечками maraudeur на груди, чтоб понятнее было. Так и двигались до Авиньона без приключений, погода благоприятствовала, пикник, а не война.

А у городских стен нас ждал сюрприз. Все же авторитет — великая штука, когда летит впереди тебя и распахивает перед тобой двери. Навстречу выехал городской глава с несколькими парадного вида офицерами. Из его лепета я понял, что он до поноса боится гнева ужасного меня, разбившего стотысячную армию, поэтому даже не помышляет о сопротивлении. Но еще он опасается за свой нижний задний фасад, к слову — немалый, который порвут к чертям эмиссары короля за радушный прием антикоролевской армии.

Я барственно согласился на нижеследующее. Мы размещаемся на отдых по близлежащим деревням. Все расходы по нашему содержанию за счет заведения, в данном случае — городской казны. Нас снабдят провиантом и фуражом, лошадей перекуют, упряжь всем поправят, одежду почистят и починят, отступного отсыпят, только не входите в город. Мог бы потребовать девственниц на потеху солдатам и получил бы, но мы армия с Божьим словом на устах, как же можно.

У Авиньона расслаблялись два дня. Больше нельзя, начала бы падать боеспособность. Не люблю коллаборационистов, но за эти два дня им спасибо.

Дальше два пути — в Марсель, можно нанять большие корабли, не в пример нашему «Мессии», и в Ниццу добраться морем. Главное, мои кровоподтеки больше не будут весь световой день нежиться о седло. Я пересилил себя, мы повернули на восток и двинулись верхом вдоль побережья.

Возле маленькой рыбацкой деревушки, Канны, кажется, ко мне подъехала группа монахов. Старший из них, восседая на муле, указал на наше двузвездное знамя и спросил, не мы ли воины Единого Бога. Я утвердительно кивнул, и монах попросил разрешения присоединиться к нам. Оказывается, брат Денье со своими двумя спутниками, наслышанный о новом культе и чудесах, творимых «святым» Клинтоном, совершал паломничество в Ниццу. Я разрешил, но потребовал двигаться в хвосте колонны.

Больше не встречалось сопротивления, как в Валансе, и лизания сапог, как в Авиньоне, обитатели Лазурного берега держались золотой середины. Как исключение лишь жители Кань-сюр-Мер, запершиеся в замке Гримальди, отказались от какого-либо сотрудничества. Высокие стены средневекового замка, принадлежащего отпрыскам когда-то знатного, но угасающего Генуэзского рода, давали им иллюзию неприступности.