– Обязательно. – Каспар ободряюще кивнул ей. – Кто знает, может, я окажусь адвокатом по семейным делам? – Он засмеялся. – Тогда я смогу отблагодарить вас за хорошее лечение.

– Да, кто знает. – Она печально улыбнулась. – А сейчас запрокиньте, пожалуйста, голову.

Он послушался. София наклонилась к нему, прядка снова выбилась у нее из-за уха, и Каспар надеялся, что она нежно погладит его, как это уже давно делали ее мягкие духи.

«Еще никогда мы не были так близко друг к другу, как сейчас», – подумал Каспар, когда София зафиксировала его взглядом, а на конце пипетки собралась первая капля.

В этот момент Мистер Эд почуял опасность. Пес подскочил, перепрыгнул через кровать и стал лаять на откинутое окно. Инстинкты предупредили его раньше, чем это сделали звуковые волны. Теперь и они это услышали – звук разлетающегося вдребезги стекла. Следом металлический визг. А потом, на одно ужасное мгновение, Каспару показалось, что на подъездной дорожке что-то живое разорвало на две части.

18:31

Он не знал, последовать ли за Софией, которая поспешно покинула его комнату вместе с Мистером Эдом на поводке. Там снаружи что-то произошло. Вероятно, несчастный случай.

Он вплотную подошел к мансардному окну, но отсюда, сверху, было ничего не разглядеть. Днем с верхнего этажа виллы открывался изумительный вид на лесной заповедник, который тянулся до самых границ фешенебельных кварталов с виллами. Темнота и мокрый снег уже давно поглотили серый зимний день, и от этого неестественный источник света казался еще более угрожающим: красно-голубые мигалки вспыхивали с регулярной периодичностью между обледеневшими хвойными деревьями, которые окаймляли изогнутую дорогу из долины наверх, к входу в клинику Тойфельсберг.

Каспар открыл окно и высунулся наружу. Мокрый снег усилился. Где-то неподалеку раздавался монотонный рокот, затем четырьмя этажами ниже открылась тяжелая дверь и на улицу вышли двое мужчин.

– Вы видели, что случилось? – услышал он руководителя клиники. Расфельд стоял за пределами тусклого света входного фонаря, но его легко было узнать по хриплому голосу.

– Нет, у меня был перерыв, – ответил Бахман. – Я пошел в библиотеку. Вы сами знаете. Отнес книгу по риторике, которую вы мне посоветовали.

«Риторика?» – удивился Каспар.

Обычно консьерж клиники при любой возможности пытался подбодрить пациентов какой-нибудь дурацкой шуткой. Сейчас, в присутствии Расфельда, он держался как неуверенный школьник, который опоздал на урок без объяснительной записки от родителей.

– Чертова гололедица, – грубо буркнул профессор. – Кто-нибудь ранен?

– Сложно сказать. Эта штука лежит поперек подъездной дороги. На камерах видеонаблюдения не все можно разобрать.

Ветер запустил в комнату рой влажных снежинок, и Каспар ничего больше не мог разглядеть.

– И как нам теперь туда спуститься?

В этот момент окно с громким стуком захлопнулось перед его носом.

Каспар обернулся и увидел, что в его палате стоит Линус. На лице музыканта отражались одновременно испуг, удивление и любопытство, словно он сейчас выяснил, что обладает телекинетическими силами и может закрывать окна.

– Это был просто ветер, – успокоил его Каспар. – Что случилось?

– Несчанучай, – тихо пробормотал Линус. – Опрокинусть! – Давний пациент клиники не только жил в своем собственном мире, но и общался на выдуманном языке.

На протяжении многих лет он путал свою голову с блендером, который неутомимо пичкал – то через рот, то через нос – таблетками, коктейлями и порошками.