|
То и дело на раскаленный наконечник гравировального инструмента сбегала, охлаждая его, слеза. Наконец он остановился. Подняв покрытую гравировкой руку, он, поворачивая ее, внимательно рассмотрел, после чего пробормотал: — Простите меня. К кому он обратил свою мольбу? К Ери и Биффу? К Рогалу Дорну? К Богоимператору? Несмотря на то, что мышцы левой кисти руки по запястье полностью отсутствовали, разъеденные кислотой, равно как и нервы, пальцы его медленно начали сжиматься. Чудесное действие сжало кости его руки-в… кулак. Скелет имперского кулака. Ошарашенно уставился он на кулак, обра-зованный покрытыми гравировкой костями. И перед его лихорадочным внутренним взором предстало изображение личного геральдического знака, который будет у него, когда он станет офицером, хотя теперь у него больше не было амбициозного желания удостоиться такой чести… Нет. Ситуация была слишком неподходящая. * * *В тот момент, когда казалось, что только тонкая красная нить веры спасает вечно изменяющуюся паутину Империи от мятежников и еретиков, орков и генокрадов, что могло быть ужаснее, чем появление прародителя этих генокрадов — огромного флота тиранидов? На самом деле, что могло быть страшнее этой угрозы? Если не считать Сил самого Хаоса?.. Но сражаться с ними Лекс никогда бы не смог. Он не должен был допускать ни единой мысли о Тзинче, потому что одна мысль могла испортить его… Как бы здорово было снова оказаться на Некромонде, в своем муравейнике, и стать на девственно невинным, когда тебя страшит такая ерунда, как понижение в положении, загрязнение отходами, разборки между уличными группировками, хищные кочевники, таинственные шабаши ведьм, мутанты, голод и другие мелочные заботы. Но Лекс больше не был невинным. Он нес ответственность. Клетку своих сжатых костей он подносил Примарху… И в его сердце как будто разверзлась другая клетка… … куда ударил луч сияющего света Рогала Дорна. Этот анакомый свет, неся благословение, пронзил его как шпага, с нанесенным на ее острие жгучим бальзамом. |
