Если же им потребуется дополнительная информация, они могут в любой момент привлечь необходимых специалистов. У нас такой возможности нет, поэтому приходится все держать в голове. Вот, например, сможет ли рядовой москвич, или московский полицейский, или военный комендант, или сам бургомистр ответить, ни у кого не спрашивая и не заглядывая в справочники, куда денут грузовик, сгоревший на автостоянке неподалеку от "Матросской тишины", если уголовное дело по этому факту не закрыто? Не знаете? Тогда спросите меня, и я отвечу: его отбуксируют на арестную закрытую площадку гаража Скварыгина. Там он и будет стоять, доступный полицейским следователям... Я сорок минут ползал под колесами авторуин, моля бога, чтобы охранник не пришел в себя раньше времени и уже соображая, каким способом пробраться к "Алазани" и поискать там на стоянках маркированные машины, прежде чем наткнулся на тот самый грузовичок – про который мы думали, что у него миномет в кузове. А может быть, и был миномет – как теперь узнаешь? "Маячок" я нашел сразу, в обычном месте: на правой задней рессоре. Сюда огонь, похоже, не проник – по крайней мере, копоти не было. До перелаза я добрался очень вовремя: начался шум, замелькали фонарики, залаяли собаки. Но – все: я уже был по другую сторону стены. Все: я уже в машине. Все: я уже еду, на ходу вытаскивая из кармана "маячок" и прикладывая его к первому попавшемуся железу – к рулевой колонке. В "маячке" щелкнуло магнитное реле, и из бока его полезла, раскачиваясь, белая ленточка: запаянная во фторогласс антенна. Теперь, пока грузовик не остановится, "маяк" будет через определенные промежутки времени выплевывать миллисекундные импульсы на волне два и две десятых метра. Это диапазон армейских и полицейских переносных радиостанций, вряд ли он заглушен сейчас; в то же время импульсы настолько коротки, что динамиками радиостанций не воспроизводятся. Зато: если Кучеренко жив и действует, – а в этом у меня нет сомнений, иначе на кой черт ему шесть автоматов, два ящика патронов и реактивный гранатомет? – то я очень сомневаюсь, что он не следит за эфиром. Если же он следит за эфиром, то не может не заметить того, что одна из помеченных ранее машин вновь ожила, проделала маршрут по городу и остановилась в подозрительной близости от нашей резервной базы... И Кучеренко не был бы сотрудником "Трио", если бы не попытался хотя бы глазами увидеть, а при благоприятных условиях и руками пощупать, кто же это такой на меченной машине катается?
Здесь можно было бы снимать фильмы о войне. Выходящие на пустошь дома стояли мертвыми, пустыми, закопченными коробками. И пространство между ними, и пустошь до железнодорожной насыпи, высокой, как крепостной вал, все было неимоверно захламлено, взрыто и изгажено. Так обычно и действовали домовладельцы: доводили район до полной непригодности для жизни, потом сносили старые дома и строили новые – гораздо более дорогие. То же самое недавно происходило в Раменках: поставленные там во времена оккупации многоэтажные бараки запылали, как свечи, в ночь случалось до десятка пожаров. Потом в дело вступил консорциум "ФТРК", всего за год построивший на месте тупых и пыльных кварталов замечательный шлафтревир типа "Пари-2001" – и положивший в карман, как посчитали журналисты, четыре миллиарда золотых марок. А здесь, наверное, поставят особняки и будут продавать по миллиону, по два, по пять, по десять...
Я сидел на чердаке выгоревшей четырехэтажки. В наследство от португальского офицера, командовавшего нашим арестом, мне достался хороший полевой бинокль с фотоумножителем. Это, конечно, не ноктоскоп, но трофейному коню... При полной луне в него видно, как днем, и кое-что можно рассмотреть при свете звезд. Но, к сожалению, в рассеянном свете сумерек изображение получалось размытым – как в светящемся тумане. Тем не менее, когда два неясных силуэта приблизились к машине-приманке, обошли ее, и один из них присел у правого заднего колеса, все стало ясно. |