Ни Макс, ни Кротов ничего не ответили.

– Они… заставили его написать? – понизил голос Кулаков.

Алексей Петрович сосредоточенно рассматривал чистый лист бумаги, извлеченный из стопки возле принтера, и сравнивал его с запиской. Листок с запиской был значительно короче, но его пересекала та же характерная полоса – упаковку, видимо, помяли, когда несли… В сущности, Кротов с самого начала просек, что в картине похищения кроются какие-то неувязки, только с помощью Макса хотел получить подтверждение.

– Думаю, не совсем так. Присядьте, пожалуйста, и не волнуйтесь.

Игорь и Сусанна Кулаковы с недоумением и растущим раздражением смотрели на Алексея Петровича Кротова, который спокойно объяснял:

– В вашу квартиру похитители проникнуть никак бы не смогли. Стражи у вас в подъезде бдительные, мы с коллегами убедились: мимо консьержа и муха не пролетит. Нам пришлось показывать ему свои удостоверения, и то пропустил не сразу. Недаром вы ему платите! Консьерж уверяет, что ни один посторонний, кроме почтальона из местного отделения связи, в дом сегодня не входил. Но почтальон разносила газеты утром, когда мальчик еще был дома… В котором часу Степан ушел в студию?

– К двум, – еле слышно проговорила Сусанна, между тем как сосредоточенные глаза Кулакова наполнялись грозовыми тучами.

– Вот видите, к двум часам… Похитители не стали бы бросать в почтовый ящик требование о выкупе раньше, чем осуществят свой план. Так что вы понимаете, почтальона мы можем исключить…

Алексей Петрович сделал паузу. Бдительно взглянул на лица супругов: кажется, они начинают догадываться… И продолжил:

– Когда я увидел, что бумага, на которой напечатана записка, идентична той, которая лежит возле вашего компьютера, я подумал, что это может быть совпадение. Но наш специалист, – кивок в сторону Макса, который покончил с чипсами и перешел на сухарики «Три корочки» с холодцом, – убедительно доказал, что записка была написана и распечатана здесь, в вашей квартире. Никакой ошибки здесь нет… И какой же напрашивается вывод?

Кротов задал этот вопрос не потому, что ответ был ему неясен, а затем, чтобы родители сами произнесли то, что так нелегко выговорить ему, постороннему человеку. Потому что вслед за этим у родителей возникают другие вопросы: «Куда мы смотрели?», «Почему упустили?», «Неужели наш ребенок на это способен?» – и тому подобное. Чего доброго, начнут еще друг друга обвинять! Алексей Петрович страшно не любит присутствовать при чужих семейных сценах. Он всего лишь частный сыщик, а не психотерапевт.

– Так вы что же, – Игорь Кулаков побагровел, как раскаленный чугун, – хотите сказать, что Степан сам себя похитил?

Кротов развел руками: мол, а что же еще тут можно сказать? Ему было неловко. Макс, напротив, наблюдал за происходящим с интересом, как зритель в театре. Благо, он свою функцию – поиска записки в компьютере – выполнил, а больше от него ничего не требовалось.

– Видите ли, Игорь Анатольевич, – Алексей Петрович дипломатично попытался смягчить резкость высказывания Кулакова, – бывает, что дети совершают такие необдуманные поступки безо всяких корыстных целей. Просто чтобы попугать взрослых, разыграть… обратить на себя внимание…

Но угомонить Кулакова было не так-то легко.

– Ну и где этот паршивец? – заорал он. – Разыгрывает он нас, понимаешь! Внимания ему не хватает! Двенадцать тысяч долларов! Шею сверну!

Кротов предполагал, что Сусанна примется защищать сына. Но женщина, по-видимому, была потрясена не меньше, чем муж.