Костомаров с Тойво и тут ее подождали. Их мужские прелести в сетчатых комбезах в обтяжку, даже в гигиенических поясах, были представлены еще более заметно, чем у нее. Она на них, конечно, пыталась не смотреть, а все же – как-то само собой получалось. И к тому же она их чувствовала, психологическая сработанность уже давала себя знать, хотя они еще не подключились к машине.

Все трое протопали знакомым коридором в тренировочный зал. Тут, прикрепленные динамометрами к бетонному полу, стояли трехлепестковые дисковые антигравы. На втором балконном этаже за прочным стеклом можно было увидеть группу техников, и действительно, Тойво не ошибся, сегодня их вела, как называлось слежение за их тренингом на местном жаргоне, группа Вересаева. По слухам, это была самая хорошая техгруппа школы, вот только жестковато они с курсантами работали. А впрочем, и к этому можно было привыкнуть. Как, впрочем, и ко многому другому.

Кофе, который Гюльнара, пока плескалась под душем, поставила на столик с умывальником и таким образом сохранила, уже остыл, в нем появился отчетливый металлический привкус, она выпила его едва до половины. Попутно подумывала, что не сам кофе был ей нужен, а хотелось занять руки, будто бы одновременно и прикрывая свою наготу, и придавая себе уверенности… Но теперь пришлось оставить стаканчик на бетонном полу.

Лепестки дискового антиграва раскрылись, они забрались в свои кресла и принялись впрягаться в многочисленные подводы-разъемы-клеммы-крепления. Последним полагалось натягивать на себя шлем. Гюльнара и раньше чувствовала, что он ей великоват, к тому же в нем пахло чужим потом. Потом на машину ребята техподдержки подали сигнал, и мир для них преобразился.

2

Он разом стал очень насыщенным, плотным и в то же время разреженным, цветным и выцветшим одновременно, ярким, как солнышко, и тусклым, как туман, веселым, понятным, но и сложным, густым и едва ли не хмурым. Как такое могло быть, никто из антигравиторов не сумел бы объяснить. Потом в наушниках появился звук – давящая нота, переходящая в сложносоставной аккорд работающей электроники, пока наконец не превратился в прозрачную, чуткую тишину хорошей акустики.

Только это была не акустика, а очень мощное давление пси-резонансных связей, сделавших из трех человек единый пучок, некое очень сложное существо, общее, почти нераздельное, какое человеку, вообще-то, не дано испытать до конца, которое знают, наверное, лишь насекомые в хорошо организованном улье или в муравейнике. Все тело каждого из троих ощущало тела двух других, мысли и настроения каждого из них перетекали в других, и сознание каждого равноприсутствовало в общем, едином представлении, было подкреплено знаниями и мышлением другого, каждого по отдельности и совместно.

«Здорово!» – подумал Тойво, его ощущения сейчас читались всеми, как луч маяка в ясную погоду. Несмотря на свой кажущийся внешний прагматизм и расчетливость, он был, как многие прибалты, пожалуй, чрезмерно впечатлительным. Гюльнара с ним согласилась.

– База, мы в контакте, – доложил Костомаров вслух. И тут же резковато приказал, возможно, себе же: «Прекратить вербальность».

Это значило, что мысли и ощущения не следовало передавать словами, это существенно сбивало настройки других членов экипажа, да и техникам от этого нездорово было работать на приборах. Гюльнара почти с жалостью подумала: «Как же те ребята, что сидят в башне, обделены, они-то не чувствуют этой радости подключения».

«Гюль, я же просил», – послал Костомаров сигнал, и тут же они почувствовали еще и власть над машиной. А ребята из техподдержки, сидевшие в башне, этого, конечно, не знали, у них контакт с экипажем и впрямь был слабоватым, они пропускали его через вереницы разных пси-, звуко– и прочих фильтров.

Впрочем, они еще и проверяли их, контролировали с помощью тысяч семи приборов, автоматов и компьютерных схем, настроенных на разные программы.