– Во-во, этой самой, и читает ее, да еще и цитирует мне оттуда про всякую нечисть – тьфу, даже говорить противно!

– Да, тяжело тебе приходится, – посочувствовал ему Андрей.

– Врагу бы такого не пожелал! Вот потому-то мне и нужен Леонид. Беда в том, что на данный момент в моем распоряжении нет ни одного тела, и ему придется иметь дело лишь с отчетами своих коллег. Эх, если бы мы не поторопились с теми трупами бомжей и если бы парня не отдали предкам…

Артем выглядел таким уставшим и раздосадованным, что Андрею захотелось хоть как-то его утешить.

– Я тебе вот что скажу, – произнес он уверенно, – если для происходящего существует какое-либо логическое объяснение, Кадреску его отыщет!

* * *

Квартира Павла Кобзева всегда вызывала у меня острое недоумение, слишком уж казенный вид она имела. И дело не в том, что его апартаментам недоставало уюта – совсем напротив, интерьер выглядел вполне симпатичным, но лишенным индивидуальности. Наверное, пациентам… здесь приятно и комфортно – модернистский стиль, современная живопись на стенах, приглушенное освещение, создаваемое спрятанными в потолке крошечными лампочками, – все это создает атмосферу, располагающую к откровенности, что совершенно необходимо для успешных сеансов психотерапии. Однако мне почему-то казалось, что у Павла где-нибудь должно быть другое «гнездышко» – личное, только для него одного. Я знала, что он «счастливо разведен» – этот термин придумал сам Кобзев, обозначая ситуацию, когда после бракоразводного процесса обе стороны не пострадали морально и материально и, не имея претензий друг к другу, продолжают общаться в дружеской манере. Я также в курсе того, что Павел, человек отнюдь не бедный, оставил жене квартиру и обеспечил жильем детей. Тем не менее меня не оставляет мысль о том, что Кобзев не из тех, кто станет жить там, где работает, особенно учитывая контингент, который к нему захаживает. Конечно, в большинстве своем его клиенты, вернее пациенты, – народ адекватный и «обремененный» большими деньгами, и все же в практике психиатров принято избегать чересчур близкого общения с больными. Излишняя привязанность пациента к психиатру вызывает зависимость, и, соответственно, если пациент неуравновешен и склонен к насилию, врач не может чувствовать себя в безопасности. Именно поэтому в этой квартире нет ничего личного – ни фотографий семьи, ни вещей, которые могли бы выдать какие-либо индивидуальные пристрастия Павла. Вместо них – несколько встроенных аквариумов, призванных вызывать у клиентов состояние расслабленности и умиротворения, мягкие диваны неправильных форм с обивкой пастельных тонов, под цвет штор, и ослепительная чистота повсюду: к Кобзеву трижды в неделю приходит женщина, поддерживающая порядок в квартире.

– Присаживайтесь, Агния, – улыбаясь сквозь усы, предложил мне Павел, ставя на низенький журнальный столик серебряный поднос с чашками кофе и неизменной бутылочкой коньяка. Именно Павел приучил меня к этому крепкому напитку, ведь до него я пила только сухие красные вина и шампанское, а Кобзев убедил меня, что коньяк – благородный напиток, обладающий неповторимым вкусом (если, разумеется, он настоящий и дорогой).

Я последовала приглашению, с удовольствием ощущая, как мягкий диван нежно обволакивает мое уставшее за день в операционной тело. Павел плеснул мне в кофе немного коньяку, и я с наслаждением пригубила горячий напиток. Признаюсь, я ожидала, что Кобзев заговорит первым, но он почему-то тянул, как заправский инквизитор, и я не выдержала:

– Значит, Денис все-таки вам позвонил?

– Как ни странно, да, – кивнул Павел. – И сам попросил о встрече.

– И?

Кобзев ответил не сразу.