Сашенька, какая–то сама не своя, принужденно улыбнулась, достала из рукава платочек. Послюнила его и стерла на лбу у Аркадия Борисовича пятно сажи, говоря явно не то, что хотела:

– Перемазались, как чушка… Как же соберешься–то? Тут не знаешь, что и брать. Все бегом да бегом, будто на пожаре…

– Ничего и не бери,— Аркадий Борисович решил, что обеспокоенность Сашеньки связана с предстоящим отъездом, и поэтому говорил тоном веселым и бодрым.— Это у кого ничего нет, те возят с собой целые телеги добра. А у нас с тобой, слава богу, денег хватает, можем без ничего ехать — и не пропадем… Ну, кажется, все!

Аркадий Борисович захлопнул ногой чугунную дверцу и устало потянулся.

– Сашенька, посмотри–ка во двор — готовы ли лошади…

Едва он произнес это, как за стеной зазвенело разбитое стекло и одновременно с улицы донесся звук выстрела. Аркадий Борисович вскочил, бросил взгляд на удивленно замершую Сашеньку и выбежал из кабинета. Двумя прыжками он достиг своей спальни, рванул дверь и сразу увидел безобразную дыру в оконном стекле, у стены напротив — «Универсаль–гонг» с изувеченным механизмом, а на полу под часами — расплющенный самодельный жакан. «Убили!» — сам того не заметив, Аркадий Борисович подумал о часах, как об одушевленном существе.

– Ну, вот и дождались — смерды взялись за дреколье,— прозвучал за спиной насмешливый голос Ганскау.

Капитан бесстрашно подошел к окну и присвистнул.

– Оказывается, то был сигнальный выстрел. Так сказать — иду на вы! А теперь вот парламентер жалует к нам. Очевидно, потребует капитуляции…

Жухлицкий мигом оказался рядом с ним. Не спеша, неестественно прямой, с каменным лицом, к дому приближался Кожов, смутьян из турлаевской банды. Остановился, крепко расставив ноги, задрал голову и крикнул:

– Вы окружены! Отпустите инженера, не то всех перестреляем и дом спалим!

– Хамло! — прорычал Ганскау, и не успел Аркадий Борисович моргнуть глазом, как капитан выхватил пистолет и, почти не целясь, выстрелил через разбитое окно.

Кожов пошатнулся. В тот же миг внизу, под бугром, за полуразрушенными амбарами и сараюшками, громыхнула винтовка. Брызнули осколки стекла. Ганскау отпрянул от окна и схватился за щеку. Жухлицкий провел ладонью по глазам, ощупал лицо, потом глянул на капитана.

– Вы ранены?

– Царапина, вздор! — скрипнул зубами тот и, подняв пистолет, шагнул к окну.

Кожов, прихрамывая, убегал вниз по переулку. Ганскау сгоряча выпустил по нему пару пуль, но безуспешно. С той стороны не отвечали.

– Сейчас возьму казаков и дух вышибу из красной сволочи!

Ганскау ринулся к двери, но Аркадий Борисович придержал его.

– Не торопитесь, капитан. Эта затея отнимет у нас много времени. А кроме того, она чревата разными нежелательными случайностями.

– Что такое? Что вы имеете в виду? — закипятился Ганскау.

– Не забывайте и о золоте, которое целиком находится на нашем с вами попечении,— словно не слыша его, холодно продолжал Жухлицкий.— Из–за минутной горячности и нескольких оборванцев вы готовы рискнуть тремя пудами валютного металла? Капитан, вы меня удивляете!

Упоминание о золоте несколько охладило пыл железного функционера «Временного правительства автономной Сибири».

– Кажется, вы правы,— пробурчал он.— Кстати, я пришел спросить, что вы думаете делать с инженером?

– Это не моя забота. Кудрин собирается доставить его в Баргузин для последующего предания суду. Не возражаю — дело полезное. Показательный процесс должен образумить тех представителей интеллигенции, которые сотрудничают с большевиками.