– Сказать что хошь можно,— резонно заметил детина.— Не из этих ли он?

– Не–е, не из товарищей,— хозяин задумчиво пожевал губами.— Конюха за один стол с собой не сажает… Опять же мундир на нем со светлыми пуговицами, фуражка с кокардой,— все чин чином.

– Мундир! — Детина хмыкнул и налил водки себе и хозяину.— Нарядить, паря, и бочку можно.

Сказав, детина заржал, хохотнул и Митрофан Данилович: дело с бочкой было и впрямь веселое. Лет десять назад детина этот был знаменитым на всю тайгу спиртоносом. За проворство и ловкость прозвали его Бурундуком. Горным исправником в ту пору служил Попрядухин, мздоимец и картежник; промышленники откладывали специальные суммы на «проигрыш» исправнику. Необыкновенно толстый, он ездил только в тарантасе, на санях или по крайности на волокуше; верхом не мог — любой конь выдыхался вконец, не пройдя под ним и версты. Увидев как–то похрапывающего в тарантасе исправника, отчаянный Бурундук надумал штуку, которая прогремела потом по всей Золотой тайге. Он погрузил в сани бочку спирта, накрыл сверху медвежьей шубой и лихо двинул в тайгу. Под вечер Бурундука, закутанного до глаз башлыком, остановили казаки.

– Кого везешь?

– Господина исправника. Выпимши они, спят, не велели будить до самой станции.

Казаки заглянули в сани и, увидев дородное чрево, накрытое шубой, преисполнились почтительностью.

– С богом, ямщичок, да гляди вези аккуратно!

– Известно. Небось понимаем, кого везем! — И Бурундук хлестнул лошадей.

Удача привела Бурундука в такой восторг, что, добравшись до приисков, он принялся угощать старателей в долг, а то и просто за так. Два–три прииска не работали больше недели — все золотнишники пьянствовали беспробудно. Бочку без труда осилили до дна, а по тайге покатилась молва об очередной проделке лихого Бурундука…

Насмеявшись вдоволь, Бурундук хлебнул остывшего чаю и покосился на Митрофана Даниловича.

– А может, того… кончить его, а?

Митрофан Данилович поскреб затылок.

– Оно, конечно, дело нехитрое, да как знать: вдруг он Аркадь Борисычу полезный человек. Хозяин–то потом с нас головы поснимает.

– Да ить сказано же: товарищей в тайгу не пропускать!

– Эх, Семка, Семка, душегуб ты был, душегубом и остался.

– Не скажи! — обиделся Бурундук.— Золотишко у фазанов отбирал, а чтоб грех на душу брать…

– А в позапрошлом году кто пятерых китайцев косами связал спина к спине и бросил в тайге? Ить если б не я, с голоду б перемерли.

– А они наших мало перерезали? — загорячился Бурундук.— Спиридона Козулина, Николу Босого? Моему братану Гришке в спину кайлу загнали, а? Ить фунтовый же самородок был при нем, при Гришке–то! — завопил вдруг Бурундук.

– Э, паря, это еще неизвестно, кто кого в тайге режет. Может, свои же. У наших–то тоже не заржавеет.

– Ладно, не о том речь,— Бурундук выпил водку, занюхал корочкой.— С анжинером что будем делать?

– Пусть, однако, едет паря, а?

– Пусть, пусть…— детина недовольно засопел.— А вдруг он, глядишь, из товарищей? Они ить с хозяина–то за многое могут спросить.

– То не наша печаль.

– Не наша… Тот–то и оно, что наша. Шибко–то не храбрись,— остерег Бурундук.— Приедут к тебе: чьи мешки с крупчаткой прячешь? Жухлицкого? Ну, тогда полезай, господин хороший, в кутузку. Вот ить оно как.

– Не пужай… Я человек маленький, мне бояться нечего.