Дарья Перфильевна с той поры десятой дорогой объезжала Чирокан, а ее люди вовсю хищничали на застолбленных Жухлицким площадях. Аркадий Борисович в долгу не оставался. В народе говорили, что не в Митьке тут дело, а в том, что Аркадий Борисович после смерти отца очень ловко оттягал у Мухловничихи богатый прииск Полуночно–Спорный, подаренный ей когда–то старшим Жухлицким. Дело, конечно, темное, простому человеку недоступное…

Аркадий Борисович, увидев под окнами Мухловничиху, не поверил сначала своим глазам. Однако верь не верь, а встречать гостей надо. Жухлицкий поспешил во двор, где уже начиналась суета. Двое дюжих казаков снимали с коня тучного Франца Давидовича. Старик, держа над головой лакированную китайскую трость и словно собираясь отходить ею казаков, кричал что–то веселое, охал и дрыгал толстыми ногами, обутыми в мягкие сапоги. Дарья Перфильевна все еще сидела в седле, готовая, казалось, в любой миг хлестнуть коня и ускакать. Увидев сбегающего с крыльца Жухлицкого, она резко выпрямилась, и неприязненная улыбка обозначилась на ее лице.

– Франц Давидович, дорогой…— уже издалека закричал было Аркадий Борисович, простирая руки, но Ризер тут же перебил его.

– Даму, даму встреть сначала! — рявкнул старик, тыча тростью в сторону Мухловничихи, глянул куда–то мимо Аркадия Борисовича, и лицо его умильно расплылось.— Сашенька, ты ли это? Чудо, чудо как стала хороша!..

– Виноват!— Жухлицкий круто развернулся и поспешил к Мухловничихе.— Дарья Перфильевна, здравствуйте, голубушка! Не ждал, не ждал…

– Вижу, рад,— насмешливо проговорила она, подавая руку.— Редко что–то видимся, а ведь в соседях живем…

– Зато уж не мешаем друг другу,— в тон ей отвечал Жухлицкий, помогая сойти на землю.

С Сашенькой золотопромышленница поздоровалась более милостиво — даже чмокнула ее в щечку.

– Третьи сутки в дороге,— брюзгливо жаловался Ризер, пока шли к дому.— Разве это мыслимо в мои годы?

Как хорошо зимой! Садишься в саночки и пошел… ох–хо–хо…

– Что же заставило такого почтенного человека, как вы, Франц Давидович, предпринять это путешествие? — спокойно и словно бы из одной только вежливости поинтересовался Жухлицкий.

– Разве мыслимо так жить дальше?— закричал Ризер, но спохватился и махнул тростью.— Потом, потом, Аркадий, успеем еще поговорить…

Едва успели войти — с хлебосольной улыбкой, с поклоном подкатилась расторопная Пафнутьевна, лицо — свекольное от кухонного жара.

– Батюшка Аркадий Борисович, гости дорогие…

– Принеси–ка нам пока чаю, а Сашенька после скажет тебе, что подавать,— отмахнулся Жухлицкий, беря Ризера под пухлый локоток и мягко направляя его к лестнице, ведущей наверх.— Прошу прямо в кабинет, Франц Давидович… Сашенька, ты уж поухаживай за Дарьей Перфильевной…

Ризер как вошел в кабинет, так сразу же со вздохом облегчения повалился в кресло. Расслабленно помаргивая круглыми навыкате глазами, долго сопел, тер лицо и шею огромным шелковым платком.

Сладко распустив по всему лицу морщины, вошла с подносом Пафнутьевна. Следом внесли самовар. Под веселеньким стеганым колпаком, возвышавшимся на подносе, оказался фарфоровый чайник.

Пафнутьевна хлопотливо взялась было за чашки, но Жухлицкий остановил ее, слабо махнув пальцами.

– Ступай, Пафнутьевна, сами разольем…

Выждав, когда закроется за ней дверь, Жухлицкий вопросительно повернулся к гостю. - Желаете к столу? Тот засопел еще громче и помотал головой.

– Как вам угодно,— Жухлицкий налил чаю и протянул Ризеру.