– Она столкнула автомобиль с обрыва, – монотонно бубнила Варя, – Райкова, я знаю!

Я пытался вразумить Варю:

– Но это невозможно!

– Она, – талдычила Варя, – больше некому. Алену любили все‑все.

С Лялей и Мишей мне тоже переговорить не удалось, родители Ильи пребывали в шоковом состоянии.

Я отвез Варю домой и поехал к себе. Уже открывая дверь, внезапно вспомнил, что за весь день не съел ничего, и пожалел, что не остановился по дороге у какой‑нибудь харчевни. На ужин, скорей всего, будет несъедобная дрянь, а запасы лапши «Доширак» в спальне подошли к концу. Ладно, сначала отчитаюсь перед Элеонорой, потом съезжу в «Рамстор», там на втором этаже подают вполне пристойную пиццу.

Глава 5

Я вошел в прихожую, аккуратно снял ботинки, пальто и увидел… огромную угольно‑черную кошку, меланхолично облизывающую собственный хвост. От изумления у меня выпала из рук вешалка. Животное в нашем доме? Нора благожелательно относится к братьям меньшим, она даже дает деньги для какого‑то приюта бродячих животных, но заводить дома никого не собиралась.

Из кухни высунулась Ленка.

– Иван Павлович, вы голодный?

– Нет‑нет, – испуганно ответил я, – не беспокойся.

Домработница вышла в коридор.

– Вот и хорошо, ужин‑то я не готовила.

– Да? – Я решил из вежливости поддержать разговор. – Почему?

Ленка хихикнула.

– Представляете, приехал Шурик из деревни и привез Элеоноре в подарок кролика. Сунул мне клетку в руки и говорит: «На, готовь, специально не забивал, чтобы свеженьким доехал». Ну не дурья ли башка? Я ему что, палач, кролика резать?

Я слушал ее неторопливую речь. Шурик – это шофер Норы, приятный, простой паренек из деревенской семьи. Жить бы ему на природе, да только в свое время забрали его в армию, научили водить машину и приказали возить генерала, крутого дядьку, от которого мигом сбегали все водители.

Шурик был абсолютно неконфликтный, безответный, услужливый и по‑деревенски рукастый. С генералом он не спорил, а его жене, молодящейся особе лет пятидесяти, таскал безропотно сумки. Очень скоро из шофера он превратился в прислугу. Возил в детский сад внуков, причем крайне аккуратно одевал и раздевал шаловливых мальчишек, почтительно сопровождал генеральскую тещу в поликлинику и выслушивал без тени раздражения бесконечные старушечьи воспоминания, ездил на рынок со списком продуктов, где ухитрялся купить все качественное и дешевое, выгуливал тучную болонку, которой потом никогда не забывал вымыть лапы, ввинчивал лампочки, вбивал гвозди, чинил все: от стиральной машины до компьютера. Улыбка никогда не сходила с его простого рязанского лица, и очень скоро Шурика полюбили все: гневный генерал, его вредная жена, спесивая теща, избалованная дочь, безобразники‑внуки и норовящая всех цапнуть болонка. День, когда Шурику предстояло демобилизоваться, стал черной датой в семье генерала. Не желая терять такого замечательного парня, военный предложил ему сделку: Шурик остается в армии еще на два года, на положении вольнонаемного служащего, и получает за это московскую квартиру вкупе со столичной пропиской.

У кого генерал отнял жилплощадь, осталось за кадром, но он не обманул доверчивого парня. Шурик стал обладателем очень хорошей, по московским понятиям, квартиры, считающейся однокомнатной. Именно считающейся, потому что жилплощадь была расположена в доме постройки пятидесятых годов, и рядом с просторной десятиметровой кухней имелось помещение такой же кубатуры, с окном, именуемое кладовкой. Отпахав еще два года, Шурик уволился и стал искать работу на гражданке. И тут генерал, считавший теперь парня кем‑то вроде племянника, привел его к Норе.

Элеоноре же до сих пор крайне не везло с водителями. Моя хозяйка боится быстрой езды и терпеть не может тех, кто нарушает правила, а все претенденты на место, желая показать высокий класс управления транспортным средством, мигом вжимали педаль газа в пол, заставляя «Мерседес» нестись со скоростью более ста пятидесяти километров в час, и Нора, как она потом признавалась мне, сильно жалела, что не использует памперсы.