— Вера Гавриловна, — воскликнул он, — вы-то откуда знаете, кто такие домушники?

— А как же, — с достоинством отвечала пожилая женщина, — я детективы очень даже уважаю, да и телевизор смотрю опять же. Да что телевизор! — воскликнула она, воодушевившись. — Ты посмотри, милок, что кругом-то творится! Я уж про воров, про домушников этих, да про хулиганов всяких и не говорю. Люди ведь пропадают, и ни следа от них, ни весточки!

— Все-то вы ужасы рассказываете. Вера Гавриловна, — не меняя легкого тона, отмахнулся Илларион. — Что там ваши подружки опять выдумали?

— Зря вы так, — поджала губы домработница. — Позавчера из новых домов один пропал… да что я говорю — один, с дочкой он вышел погулять, три годика девочке, так оба и пропали.

— Что значит — пропали? — спросил Илларион, не донеся до рта вилку с куском яичницы.

— Вот и пропали, — сказала старуха. — Да убили их, конечно, только найти не могут, вот и говорят — пропали, мол. Давеча милиция приезжала — не видали? Опять душегуб какой-то в городе завелся. То там слышишь, то тут: пропал человек, как и не было. До сих пор все эти пропадали, которые не нашей национальности.

— Кавказцы, что ли?

— Да какие кавказцы! Евреи, вот кто. А этот, который по соседству, тот русский. Военный в отставке, вот вроде вас. Жена у него, правда, еврейских кровей, так ведь ее не тронули. Убивается, бедная. Шутка ли — в одночасье и мужа, и дочку потерять! Сынок, правда, при ней остался, семь годиков ему, в школу идти пора. Вот горе-то!

— Постойте, Вера Гавриловна, — взмолился Илларион. — Вы что же, знакомы с ними?

— Знакома не знакома, а видеть приходилось. То в магазине столкнешься, то в сквере, у фонтанчика, где вы зарядку делаете, — они там любили с детишками гулять. Теперь-то уж не погуляют…

— А милиция что?

— А что милиция? Приехали с собакой, протокол составили, собака нюхала-нюхала чего-то, да надоело ей, видно, за кошкой побежала, насилу оттащили. Известное дело, чего она вынюхает, собака-то, когда уж сутки прошли. Не лес ведь кругом — Москва.

За окном шумел сосновый лес, потревоженный внезапно налетевшим ветром. Небо опять начинало стремительно темнеть, удушливая влажная жара становилась просто невыносимой. Сидевший за широким столом полированного дуба человек, раздраженно вертя головой, ослабил тугой узел неброского, но очень дорогого галстука и расстегнул верхнюю пуговку своей белоснежной цивильной рубашки, недовольно покосившись на кондиционер, который эти олухи из АХЧ не могли исправить уже третий день.

— Чертово пекло, — пробормотал он, глядя в окно, за которым уже упали первые капли надвигающейся грозы.

Снаружи не было ничего интересного — просто, когда он не смотрел туда, взгляд его, как магнитом, притягивало к молчащему телефону. Пока телефон молчал, он был подобен дремлющей под тонким слоем песка противопехотной мине. Когда он зазвонит, это может быть равносильно взрыву — прямо здесь, на столе, под носом. Результаты, по крайней мере, будут те же, разве что стол не пострадает.

Телефонов, строго говоря, было три, но взорваться мог любой из них или все сразу — тут уж как получится, да это и не имело ровным счетом никакого значения.

— Вот срань, — громко сказал человек за столом.

В самом деле, какой смысл иметь в своем распоряжении целую армию преданных тебе людей, если все они — бездари и тупицы, умеющие только набивать свои карманы за его широкой спиной и не способные выполнить самое элементарное поручение! Казалось бы, чего проще — перехватить курьера, забрать посылку и заставить засранца замолчать.