— Пушечные ядра. Мои предки ими пуляли в войне тысяча восемьсот двенадцатого года.

— А какие? Давай поглядим, — сказал он.

Где-то посреди всего этого Линда встала и вышла на кухню. Наконец и Буковски поднялся и пошел за ней. Голова у меня кружилась, но на ногах я еще стоял. Джо и Марджи увалили в спальню одевать ребенка перед уходом.

Буковски вернулся:

— Похоже, народ, мы шторы спустим сегодня пораньше. Линда хочет уйти. — (Та старалась выглядеть сердечно.) — У нее живот болит. — Это он особо подчеркнул.

Они ушли. В гостиную вернулся Джо. Сказал, что надеется, никого не обидел своими разговорами, но он считает, что у человека есть право говорить то, что думает. Мы его заверили, что гнал он нормально, и он вместе с Марджи и младенцем ушел.

Ф. Э. Неттелбек

Чарльз Буковски отвечает на 10 простых вопросов. 1971

«Charles Bukowski Answers 10 Easy Questions», F. A. Nettelbeck, Throb Two, Summer-Fall 1971, pp. 56–59.

Суббота

Привет, Неттелбек,

я ответил на твои десять простых вопросов несколько дней назад, но отправляю только сейчас. Надеюсь, я не выгляжу серьезным, как твой мальчишка Блазек, — он-то, похоже, считает себя эдаким провидцем.

Что касается твоего письма, поэты не единственные дураки, но среди них дураков больше.

ну что ж, стало быть —

1) Вы считаете, поэзия будет правомерна через сто лет?

Нет — да она и сейчас неправомерна. Я лучше пахты попью. Поэзия мне отвратительнее любой другой формы искусства. Ее ценят чересчур высоко и слишком почитают за какую-то святость. Это пастбище шарлатанов. Даже когда мальчишки стараются говорить прямо, они говорят слишком прямо, скорее принимая заемные позы, что так же дурно, как позы с розами и лунным светом, позы непонятности, умничанья, конкретики — любые позы… Ожидать от мусора силы — значит ожидать через сто лет слишком многого. Фактически поэзия отступила. Некоторые раннекитайские мальчишки на переломе до P. X. и после уже добились этой силы вполне ясно и честно — и вполне естественным путем. Через 100 лет угости меня пивом, и я тебе расскажу.

2) Какова, по-вашему, должна быть задача поэта во время революции?

Пить и ебстись, жрать и срать, спать, ходить одетым, оставаться в живых, держаться подальше от пушек, и массовых идеалов, и массовой истории и находить единственную правду, какой бы она ни была, в единственном человеке, чтобы когда так называемые массовые правды, идеалы и идеи снова разложатся, ему (поэту) и им (одураченным) было бы за что держаться, помимо обломков, гнили, надгробий, подлости и отбросов истерии и Времени.

3) Как вы считаете, самиздат приносит какую-то пользу?

Это костыль для 9-сортных талантов, который позволяет им укреплять собственные предубеждения, ненависти и грезы — и скверно писать себе дальше. Под самиздатом я имею в виду мелкие журнальчики и редакторов мелких журнальчиков, которые впихивают публикацию 9-сортных талантов в книжную форму — мимеографом или еще как. Особенно плохо самиздат сказывается на женах и матерях, которые вынуждены кормить эти 9-сортные таланты, пока те кропают свою 9-сортную поэзию. Среди моих знакомых поэтов 19 из 20 живут за счет жен или матерей. Если бы эти «поэты» не могли потрясать своими книжульками и журнальчиками, они бы копали канавы, сутенерствовали или еще чем полезным занимались, намного здоровее того, чем заняты сейчас. Женам и матерям пора понять, что их Дорогуши обосрались.

4) Кто из поэтов больше всех повлиял на вашу работу?

Робинсон Джефферс — особенно своими длинными повествовательными поэмами.