Джон Томас

Этот старый недотепа — лучший, нафиг, в городе поэт. 1967

«This Floundering Old Bastard is the Best Damn Poet in Town», John Thomas, Los Angeles Free Press, Vol. 4, No. 9, Issue 137 March 3, 1967, pp. 12–13.

Покушение на Кеннеди и то, что за ним последовало, — снова в заголовках. Вам какая-нибудь нынешняя теория заговора близка? Вам это вообще интересно?

По-моему, вы угадали. Мне, в общем, не интересно. История, разумеется, делает из президента заголовок, а покушение — тем паче. Однако я каждый день вижу, как вокруг меня на кого-нибудь покушаются. Я хожу по комнатам мертвых, по улицам мертвых, городам мертвых — людей без глаз, без голосов; людей с фабричными чувствами и стандартными реакциями; людей с газетными мозгами, телевизионными душами и школьными идеалами. Сам Кеннеди на девять десятых обогнул циферблат, иначе не принял бы такую изматывающую душу и тело должность — я имею в виду президента Соединенных Штатов Америки. Как меня может волновать убийство одного мужика, если почти всех мужиков поголовно, а равно и женщин, забирают младенцами из колыбелей и тут же швыряют в давилку?

Но должен признать, что Кеннеди, как и Рузвельт, обладал почти творческой силой руководства, и тем не менее она все равно была политической, а потому опасно было ей доверять, она не могла стимулировать подлинный огонь, рост… такой, отчего становится хорошо, лучше, больше, реальнее. Вся эта история с покушением: Кеннеди — убийство Освальда — смерть Руби… — все, что творится вокруг, — все это и впрямь чем-то СМЕРДИТ. Однако, возможно, это была сплошная непрерывная ошибка — людские заблуждения в неразберихе и тотальной непригодности. Человеческая Тварь бывает очень глупой, особенно в сумерках почти двух тысяч лет полухристианской культуры, где эмоционально варварские идеалы мешаются с образовательными системами познания, основанного на национальных, региональных, экономических или статусных факторах. Развитие Чистого Разума в Америке почти невозможно, если человеку не повезло и он не провел первые двадцать пять лет жизни в дурдоме или еще в каком замкнутом состоянии, иначе говоря — был неприкасаемым.

Об ЛСД теперь тоже много толкуют. Не хотите что-нибудь добавить к… э-э-э… груде материала, уже напечатанного по этому вопросу?

Я считаю, все должно быть всем доступно, — я имею в виду ЛСД, кокаин, кодеин, траву, опий, все дела. Ничто на свете, кому-то доступное, не должно конфисковаться и объявляться вне закона другими людьми, чье положение якобы сильнее или выгоднее. Демократический Закон скорее работает в пользу немногих, хотя голосовали за него многие; это, само собой, потому, что немногие сказали многим, как нужно голосовать. Я устал от морали восемнадцатого века в космически-атомном двадцатом. Если мне хочется покончить с собой, по-моему, это мое дело; если мне хочется сесть на иглу — и это должно быть моим делом. Если я выхожу и граблю по ночам автозаправки, чтобы платить своему сбытчику, происходит это лишь потому, что закон раздувает какую-то дешевку вплоть до эскалации войны против моих нервов и души. Закон не прав; прав я.

Что еще делать с мертвыми? Только убить. Вот посмотрите на наше невредимое, неодурманенное население — в автобусах, на спортивных матчах, в супермаркетах — и скажите мне, приятно ли на них смотреть. И почему блага должны распределяться врачами? Врачи что, мало разжирели? Им на жизнь не хватает? Их недобаловали? И вообще, у них что, ошибок меньше, чем у меня? Что пользы от их книг? Очень часто десятилетие спустя до них доходит, что больному своему они навредили хуже некуда, ободрав его при этом как липку.