— Когда именно ты вступишь в права?

— По словам мистера Превина, через три месяца. Испытательный период будет длиться два года.

— То есть, в течение этих двух лет ты будешь под неусыпным надзором?

— Совершенно верно.

— Ты должна быть просто хорошей девочкой или существует какой-то особый кодекс поведения?

— О да. Я должна буду жить в полном соответствии с заветами моей великосветской прабабки — подобно обеим моим бабушкам и маме. Это свято чтимый свод правил, хранимый в кожаном переплете, к соблюдению которых мой дед обязал меня как продолжательницу династии Дюваллов, — с легкой иронией произнесла Мэри.

Кейн внимательно посмотрел на нее, но от комментариев воздержался. С этим циркуляром она отождествляла все ужасы своего взросления. Сколько Мэри себя помнила, ей приходилась слышать, что носить фамилию Дювалл — огромная ответственность и худший грех для юной девицы — запятнать это гордое имя.

— В этой книжке есть картинки?

— Только назидания и правила, нарушение которых карается по всей строгости.

— Понятно, почему она тебе не нравится.

— Можно подумать, в вашей семье нет чего-либо в этом роде.

— Не без того. Но на меня эти предписания больше не распространяются.

— С каких нор? — воскликнула она в изумлении.

Для Мэри оставалось загадкой все, что происходило в его жизни после расставания три года назад. Конечно, у нее была возможность заполнить этот пробел благодаря общению с общими знакомыми или чтению светской хроники, но прикосновения ко многим струнам прошлого вызывало болезненные ощущения. Она была уверена, что он с другой. Все остальное не имело значения.

— После развода с Викторией я, можно так сказать, сжег мосты.

— Радикальный поступок. Прости мое любопытство, но почему вы расстались?

— Разве это имеет отношение к предмету нашей деловой беседы? — отрезал он.

— Нет, извини, — осеклась Мэри и сконфуженно склонилась над старинным столом орехового дерева.

— Я пошутил, — рассмеялся Кейн. — Ты все утро так настаивала на сугубо деловом тоне, что я не удержался, чтобы не подтрунить над тобой.

— Всем хочется меня проучить. Грустно сознавать это, — без притворного кокетства отметила Мэри.

Кейн подошел к ней и, подняв за руку, усадил ее на край стола. Затем крепко обхватил и прижал к себе. Он проделал это в сосредоточенном молчании. Она тоже не издала ни звука, подмечая, как напружинилось его лицо и все тело. И он не мог не заметить изменений под тонким шелком ее блузки, столь очевидных и бесстыдных, стоило ему оказаться между ее бедрами.

— Поверь, успех нас ждет по всем фронтам. Одно другому не мешает.

— Ты склоняешь меня к разврату?

— Кто говорит о разврате, милая?

Тяжело дыша, он плотно прижал свои губы к ее жаркому рту. Он ждал ее нетерпения, ее ответа. Она выстояла, затушив необоримое желание ответить на его поцелуй. Кейн посмотрел на ее скованное лицо и, снимая оцепенение, нежно провел языком по карминным губам. Их объятия сделались крепче, а тела напряглись. Он легонько укусил ее нижнюю губу и впился в приоткрывшийся рот.

Их дыхание соединилось в ритме стократных поцелуев, прежде чем они застыли, отдаляя взрыв страсти. Она сдавила его бедра своими, перекрестив щиколотки. Ее сдерживаемая страстность готова была прорваться в любой момент, и на короткий миг ему показалось, что она горячее, чем он может выдержать. Он ощутил яростную цепкость ее ногтей на своей коже.

В отличие от слов, их чувства не поддавались контролю. Единение, как если бы они расставались ненадолго, обрадовало обоих.