— Ты вроде бы говорил, что не большой Мастер целительства, — с укором произносит Брид.

— Все не так просто, — вздыхает Доррин.

— И это ты уже говорил.

— Собаки меньше людей, да и сращивать мне ничего не пришлось. А ей было очень больно.

Кадара медленно качает головой:

— И за это он дал тебе жетон? Я ведь видела, как ты сунул его конюху.

— Я понятия не имел, что он так много значит, — смущенно отвечает Доррин. — Взял так, на всякий случай.

— А я, — смеется Брид, — понятия не имел, что так много значит простая собака. Но рад тому, что твой «всякий случай» помог нам обзавестись лошадьми.

Доррин вспоминает, с каким чувством говорил Хартор о своей «старушке», и молча откладывает сумы в сторону.

XX

Доррин беспокойно ерзает в седле, но он так натер себе зад, что устроиться поудобнее не удается ни в какую. «Наверное, — думает он, — топать пешком — и то было бы лучше». Но вот едущая впереди Кадара не только непринужденно сидит на своей гнедой кобыле, но еще и проделывает на ходу упражнения с мечами.

Глядя на нее, юноша подумывает, не поупражняться ли и ему со своим посохом, но тут же отказывается от этой идеи. Когда ноги стерты с внутренней стороны чуть ли не до крови, а на заду мозоли, такая затея не сулит ничего хорошего ни ему, ни Меривен. Он понятия не имеет, почему назвал свою кобылу именно Меривен, но так уж вышло. Кличка вроде бы как сама пришла на ум: не мог же он звать вороную просто «лошадью».

Доррин снова смотрит на посох, сознавая, что упражняться ему, так или иначе, необходимо. Нельзя всецело полагаться на защиту своих спутников и полностью от них зависеть. Взять хотя бы их встречу с разбойниками: у него до сих пор не зажила рана, тогда как Кадара с Бридом разделались с этими головорезами как с младенцами.

— Эта развалюха не может быть твердыней старых герцогов Монтгрена, — бормочет он, глядя на сложенную из белого камня крепостцу со стенами не выше пятнадцати локтей. Правда, стоит это укрепление поверх засыпанных землей и заросших сорняками развалин другого, куда более мощного. Ниже, в долине, лежит обнесенный невысокими каменными стенами город Вергрен.

Плывущие по небу белые облака не мешают послеполуденному солнышку приятно греть спину.

— Что-то не так? — спрашивает Брид, придерживая своего рослого мерина.

— Да вот, цитадель... — неопределенно откликается Доррин, прикидывая в уме, какая невероятная мощь потребовалась, чтобы сравнять с землей старый замок.

— Ну и что — цитадель? — усмехается Брид. — Можно туда наведаться, посмотреть что там к чему, — его затянутая в перчатку рука указывает на реющее над воротами белое с кровавой каймой знамя.

— Нет уж, спасибо, — мотает головой Доррин. — Ты как хочешь, а я в город.

— Неужто ты и вправду решил, что Брид зовет тебя в башню Белых чародеев? — спрашивает Кадара.

Доррин краснеет. Он злится на себя из-за своей непонятливости. Надо же ему было принять шутку Брида всерьез! Наверное, все дело в искреннем тоне здоровяка; это сбивает с толку.

Юноша туго натягивает поводья. Кобыла с недовольным ржанием ускоряет шаг, и жжение с внутренней стороны бедер тут же напоминает ему, что наездник из него аховый. Поправляя вставленный в держатель посох, он боится оглянуться: а ну как Кадара снова над ним смеется. И шуток он не понимает, и на лошади болтается как куль с овсом... Доррин досадливо поджимает губы.

Все трое направляют коней вниз по склону, к воротам Вергрена.

— Интересно, как же это случилось со старым замком? — бормочет Доррин себе под нос.

— Ты о чем? — вежливо осведомляется Брид.