— Скромно, зато уютно.

Положив свои вещи, Доррин поворачивается к Рейсе:

— Пойдем к твоей козе?

В маленьком загоне возле сарая он видит козу со вздутым животом и проводит рукой по козьей спине, потом по бокам.

— Она носит.

— Я знаю.

— Я не великий мастер по части животных, но, по-моему, она вынашивает нескольких.

— Скольких?

— Кажется, трех.

— Можешь ты что-нибудь сделать?

— Попробую, — Доррин старается привнести добавочную гармонию в организм козы и неродившихся козлят. Хочется верить, что это поможет. Наконец он выходит из загона, утирая лоб и стараясь не чихать от влажного запаха соломы.

— Ну как?

— Пока не знаю. Может потребоваться некоторое время...

— А вроде на ногах бедняжка стоит потверже, — говорит Рейса, глядя на козу.

Доррин, привалясь к изгороди, с трудом переводит дух.

— Э, паренек, да прежде чем идти в кузницу, тебе нужно подкрепиться. Садись на крыльцо, а я принесу что-нибудь перекусить. Я и забыла, что исцеление — это работа.

Доррин присаживается на верхушке крыльца, поставив ноги на нижнюю ступеньку. Прислушиваясь к доносящимся из кузни ударам молота, он подставляет лицо по-зимнему скупому на тепло солнцу. Весна еще не добралась до Дью.

— Вот.

— Спасибо, госпожа Рейса.

Женщина краснеет:

— Какая я тебе госпожа, паренек. Ты угощайся.

На поцарапанной деревянной тарелке лежат два ломтя овсяного хлеба, намазанных маслом, а поверх масла еще и густым, темным вареньем, и тонкий ломтик сыра. Помимо того, Рейса вручает юноше большую глиняную кружку с холодным сидром. Еда приходится кстати — слабость и дрожь в руках быстро проходят.

— Ну, теперь тебе лучше пойти в кузницу.

— Спасибо, — говорит Доррин, вставая.

Войдя в кузню, он снимает куртку и рубаху, вешает их на крюк в углу и остается в одной майке без рукавов.

Яррл кивает в сторону разложенного на боковой скамье толстого кожаного фартука.

— Раздувай меха. Противовес у них обычный, а для облегчения служит вон тот верхний рычаг. Будем калить, но хотелось бы не совсем добела...

Доррин надевает фартук, надеясь, что заработает не слишком много волдырей, прежде чем его руки успеют задубеть снова.

XXXVI

— Надо ли нам вообще заниматься Отшельничьим? Единственное, что делают Черные, — это культивируют свою разлюбезную гармонию на своем острове. А всякого несогласного с ними или просто непохожего на них изгоняют — как правило, к нашей пользе.

— Но мы сейчас говорим не о войне, — мягко произносит Джеслек. — Неужто тебе не претит то, что наше золото уходит на Отшельничий, а потом Черные закупают на него товары из Хамора и Бристы?

— Их пряности и вина лучше и дешевле прочих, — грохочет голос с заднего ряда.

— И их шерсть...

— Если ты сможешь носить ее, Майрал!

— Что ты предлагаешь, Джеслек?

— Ничего особенного. Всего лишь повысить ввозную пошлину на товары с Отшельничьего. На тридцать процентов.

— Тридцать процентов! Тогда я лучше буду пить ту бурду из Кифриена!

— Точно так я и думаю.

— Это увеличит число контрабандистов.

— А мы потратим часть дополнительных доходов на постройку сторожевого флота. Контрабандистам не поздоровится.