— Вот и хорошо, а то ты столько работаешь, что того и гляди мозги поджаришь. У нас, кузнецов, их и так всего-ничего.

— Это вряд ли, — смеется Доррин. — Бугел, например, уверяет, что ты будешь посмекалистее префекта Галлоса.

Яррл тяжело поднимается из-за стола.

— Схожу-ка я к Гонсару. Надо потолковать.

— Он хочет накачать тебя зеленым вином, чтобы поменьше платить за работу над повозкой, — едко замечает Рейса.

— Если ни с кем не встречаться и не разговаривать, то придется сидеть без работы, — буркает кузнец, снимая с крюка и надевая куртку.

Доррин собирает грязные тарелки.

— Я сама помою, — говорит Петра. — А ты лучше взгляни, как там пряности, особенно шалфей.

— Вишь ты, шалфей... — Яррл открывает заднюю дверь и выходит на крыльцо. — По крайней мере, вечерок ясный.

— Ты, главное, голову ясной держи, — напутствует его жена.

Следом за кузнецом Доррин спускается с крыльца. Обходя грядки и рассеянно удаляя сорную траву, замешавшуюся в посадку укропа, он с наслаждением впитывает аромат трав и ощущение растущей жизни. Рейса, надо отдать ей должное, немало потрудилась, создавая свои грядки на глинистой почве. А он лишь привнес сюда малую толику гармонии.

Наконец юноша направляется в козий загон.

— Ничего особенного, подружка, — он поглаживает козу, угощая ее вялой морковкой. — Чем богат...

Доррин чувствует, что рожать ей скоро, но когда именно — определить не может.

Придя к себе, он зажигает лампу. Теперь к обстановке его комнаты добавились сколоченный из досок платяной шкаф, деревянная полка и малость помятый умывальник.

Усевшись на стул, Доррин достает из шкатулки листок бумаги и, окунув перо в чернила, делает набросок узла, замысел которого вертится в его голове. Чем лучше получится чертеж, тем меньше придется работать в кузнице и тем меньше дорогостоящих материалов придется израсходовать на пробные модели. Правда, перед Яррлом он предпочитает на сей счет не распространяться.

Доррин погружается в расчеты, помечая отдельные точки на чертеже цифрами. Порой ему приходится пожалеть о том, что в Академии он недостаточно прилежно изучал способы сложных вычислений.

Наконец юноша со вздохом откладывает перо в сторону, убирает бумаги в сундучок под койкой, где хранятся все материалы, касающиеся его моделей, и, раздевшись, забирается в постель. Мысли о черной стали, повозках, движущихся без лошадей, и кораблях, плывущих без парусов, кружат в его голове, покуда его не одолевает сон.

— Доррин! — пробуждает его крик и стук в дверь. — Доррин!

— Что случилось? — юноша соскакивает с койки.

— Коза! Мне нужна помощь.

— Сейчас буду... — торопливо одевшись, Доррин спешит к загону.

Коза лежит на соломе, тело ее периодически сотрясают судороги. Рейса своей единственной рукой пытается придать ей правильное положение. Доррин садится рядом на корточки, готовый выполнять все указания женщины. Схватки следуют одна за другой; один козленок сразу пошел неправильно. Время тянется бесконечно... Но вот все позади. Доррин без сил приваливается к забору. Коза мертва. Больше он ничем не в состоянии помочь.

На руках Рейсы слабо шевелится единственная новорожденная козочка.

— Прости, — говорит Доррин. — Я старался.

— Знаю. Я видела, что ты навещаешь ее чуть ли не каждую ночь.

— Я старался, — беспомощно повторяет он.

— Паренек, есть вещи, которых не избежать. Ни хаосу, ни гармонии не дано изменить судьбу, — она прижимает к себе еще мокрую, трясущуюся козочку и спрашивает: — Ну, а как эта? Жить будет?

— Если ты раздобудешь молока или крепкого бульона, — говорит Доррин, — я, скорее всего, смогу поддерживать в ней жизнь до тех пор, пока она не сможет питаться сама.