Гримо искоса посмотрел на него.

— Профан! — воскликнул он. — Известно ли вам, что я велел привезти из Туниса ступку, которой больше двухсот лет и которая обошлась мне в триста пятьдесят пиастров?

— Значит, ступка была серебряная, а пест золотой?

— Ступка была мраморная, а пест деревянный; но дерево… дерево пропиталось кофе из-за частого соприкосновения с кофейными зернами… Ах, сударь, в отношении кофе турки — наши учителя… Ой, что вы делаете, господин де Шенье?! Мне показалось, будто вы подслащиваете ваш кофе сахарным песком! Ох уж эти поэты!

— Но мне кажется, — пытался возразить Шенье, — что сахарный песок или сахар в кусках…

— Ошибка, сударь! Заблуждение! Неужели вы никогда не замечали разницу между стаканом воды, подслащенной сахарным песком, и стаканом воды, подслащенной кусочками сахара? Она, сударь, огромна!

— Право слово, для меня… — продолжал упорствовать Шенье.

— Доктор! — вскричал Гримо. — Доктор! Но объясните же этому несчастному поэту, что в сахаре содержатся различные вещества, главные из которых — сахар, камедь и крахмал, и что в столкновении, которое происходит при измельчении сахара, часть сахаристых долей переходит в состояние крахмала или камеди — это тайна природы! — и тем самым лишает сахар половины его вкуса. Лакей, друг мой, налейте еще чашку кофе господину де Шенье! А теперь, господин поэт, выпейте рюмочку водки, чтобы вознести до высшей степени способность нёба наслаждаться кофе, и перейдем в гостиную.

Все встали и последовали за Гримо де ла Реньером, этим истинным Амфитрионом.

Дантон и Марат шли последними.

— В продолжение всего обеда вы не сказали ни слова, — заметил Дантон. — Вы сочли обед плохим?

— Напротив, слишком хорошим.

— И это вас опечалило?

— Нет, навело на раздумья.

— О чем?

— Об одном: этот Гримо де ла Реньер, этот откупщик, со дня своего появления на свет один сожрал пропитания, которого хватило бы на жизнь десяти тысячам семей!

— Но вы видите, что это его нисколько не печалит.

— Да, разумеется, Бог поразил этих людей слепотой, но настанет день, когда все эти вампиры вынуждены будут считаться с народом, и тогда…

— И что тогда?

— В тот день, я полагаю, изобретение нашего друга Гильотена будет оценено по достоинству… Прощайте, господин Дантон.

— Как?! Вы нас покидаете?

— Что, по-вашему, я могу сделать, будучи неспособным оценить афоризмы вашего откупщика?

— Я хочу, чтобы вы остались, а потом пошли со мной в клуб.

— Когда именно?

— Сегодня вечером.

— Ив какой клуб?

— В Социальный клуб, черт возьми! Другого я не знаю.

— Если я буду там, куда вы поведете меня, то пойдете ли вы туда, куда я поведу вас?

— С большим удовольствием.

— Слово чести?

— Слово чести.

— Хорошо, я остаюсь.

Дантон и Марат вернулись в гостиную, где Гримо де ла Реньер продолжал с возрастающим успехом развивать теории, которые он уже излагал в обеденной зале.

Но, сколь бы оживленным ни был Пале-Рояль днем, Пале-Рояль, озаренный светом, представлял собой совсем иное зрелище: все торговцы драгоценностями, серебром, хрусталем, все модистки, все портные, все парикмахеры со шпагой на боку завладевали новыми лавками, рекламой которым служил скандальный процесс их владельца.