|
– Находясь близ тебя, господин мой, легко научиться отождествлять достопочтенность и старость. – Тра-та-та-та! Не рассыпайся передо мной мелким бесом, ибо я всего-навсего странствую-щий купец. Лучше намотай на ус мои советы, чтобы не попасть впросак у сынов Египта и не погубить себя своей болтовней. Ты явно не умеешь держать про себя свои мысли; так позаботься же, чтобы и самые мысли твои были правильны, а не только речи. Нет ничего благочестивее, чем единство бога, человека и животного в жертве. Размышляя о жертве, прими в соображение эти три начала, и они взаимно уничтожатся в ней, ибо в жертве присутствуют все три, и каждое становится на место другого. Вот почему в темноте самой задней палаты Амун оказывается жертвенным овном. – Не пойму, что со мной творится, господин мой и покупатель, достопочтенный купец. По-куда я слушал твои наставления, совсем стемнело, и звезды сочатся рассеянным светом, похожим на алмазную пыль. Я должен протереть глаза, – прости, что я это делаю, – ибо передо мной все расплывается, и мне, хотя ты и сидишь вот здесь, на циновке, кажется, что у тебя голова квакши, да и вся твоя дородная осанистость совсем как у жабы! – Теперь ты видишь, что не умеешь держать про себя своих мыслей, как бы предосудитель-ны они ни были? С чего бы это ты вдруг пожелал принять меня за жабу? – Мои глаза не спрашивают, желаю я этого или нет. При свете звезд ты показался мне пора-зительно похожим на сидящую жабу. Ибо ты был Гекет, Великой Повитухой, когда меня родил колодец, а ты принял меня из чрева матери. – Ну и болтун же ты! Тебе помогла появиться на свет отнюдь не великая повитуха. Лягушка Гекет зовется великой потому, что она помогала при втором рождении и воскресении Растерзан-ного, когда ему, как верят сыны Египта, достался в удел низ, а Гору – верх, и принесенный в жертву Усир стал первым правителем Запада, царем и судьей мертвых. – Это мне нравится. Уж если уходишь на Запад, то надо, по крайней мере, стать первым сре-ди тамошних жителей. Ответь мне, однако, господин мой: неужели принесенный в жертву Усир столь велик в глазах сыновей Кеме, что Гекет стала Великой Лягушкой, потому что была родо-вспомогательницей его воскресения? – Он необычайно велик. – Более велик, чем Амун? – Амун велик державностью, его слава устрашает чужеземные народы, и они валят для него свои кедры. Усир же. Растерзанный, велик любовью народа, всего народа от Джанета в устьях до острова слонов Иаба. Нет ни одного человека, начиная от чахоточного раба, таскающего тяжести среди болот и живущего миллионами жизней, и кончая фараоном, который живет в одиночестве одной-единственной жизнью и молится самому себе в своем храме, – так вот, нет никого, кто не знал бы его, не любил и не хотел бы, будь это только возможно, найти свою могилу в Аботе, у могилы Растерзанного. Но хоть это и невозможно, они все любят его от души и твердо надеются, когда настанет их час, стать равными с ним и обрести вечную жизнь. – Стать как бог? – Стать как бог и равными ему, то есть слиться с ним полностью. Умерший делается Усиром и получает имя Усир. – Подумать только! Пощади меня, однако, господин мой, и, поучая меня, помоги моему бед-ному разуму, как ты помог мне выйти из лона колодца! Не так-то просто понять то, что ты расска-зываешь мне здесь, среди ночи, возле уснувшего моря, о взглядах сынов Египта. Верно ли я понял, что, по их убеждению, смерть все видоизменяет и мертвец становится богом с бородой бо-га? – Да, таково твердое убеждение всех жителей стран, от Зо'ана до Элефантины, они потому любят его так горячо и так дружно, что добыли его в долгой борьбе. – Они завоевали это убеждение в тяжкой борьбе и терпели ради него до рассвета? – Они добились, чтобы оно утвердилось. Ведь на первых порах один только фараон, один только Гор во дворце, приходил после смерти к Усири и, слившись с ним воедино, уподоблялся богу и обретал вечную жизнь. |
