Гоги оказался довольно упитанным. С белой-белой кожей и кусками шерсти. Волосы на нем росли не равномерно, а какими-то оазисами. А Маринка была тоненькая, длинненькая, с круглыми сисями-дыньками. Почему-то хотелось называть все ее штучки по-детски. Хотя ни Гоги, ни Андрей, ни тем более Жаба не были Гумбертами в поисках Лолиток-нимфеток. Но, конечно, если потрахаться, то лучше с молоденькой девочкой, у которой все еще… как бы новенькое, упругое и в то же время мягкое и в руку умещается приятно… „Ой, ну-ка быстренько, быстренько повернись на живот, я сейчас кончу…" Маринка повернулась и почувствовала потный живот Гоги на своей попе. Он приклеивался на долю секунды и будто задерживал движения Гоги внутрь Маринки. Вот он хлопнул ее по бокам и тут же кончил — плюхнулся своим потным и мягким животом на Маринкину поясницу.

Она пошла в ванную комнату — просторную, с туалетом и биде, со множеством полотенец, с вместительной ванной — и туда пришел Жаба.

— Слушай, подожди ты! Не лезь так нагло! — Маринка уже почувствовала свою силу, уже одному приятно и он еще захочет, ну и не даст ее, Маринку, в обиду.

И Гоги довольно твердо сказал из спальни: „Эдик, действительно, дай девочке отдохнуть… Классный какой гашиш, а Мариночка?" „Мариночка" уже просила шампанское, ну и Жаба в белых трусах — ма-а-аленький треугольничек их был виден под его животом — пошел за бокалом. А Маринка подумала, глядя на эти трусы сзади — плавки-трусы американские трикотажные со специальной прорезью для члена, когда писаешь, но никто этой прорезью не пользовался, — что Жабе меньше всего достанется!

Андрей лежал за диваном, на полу, и Маринка прыгала на нем, будто оседлав. Но, конечно, это он вел ее в этом скаку и, глядя на нее снизу, подумал: „Хорошая какая девочка и блядь в то же время…" Он потянул ее за волосы к себе и прошептал ей в ухо: „Я буду из Москвы приезжать, и мы будем вместе, вдвоем, я хочу с тобой вдвоем…" Когда он кончил, и Маринка сидела на нем распрямившись, рожа у нее была наглая и самодовольная. „Как же, приедешь ты", — подумала она, но еще и „а хорошо бы иметь такого любовника взрослого, приезжающего из Москвы, в гостинице…".

— Замнем для ясности, — сказала Маринка с усмешкой.

— Зачем ты это делаешь? — спросил, в свою очередь, Андрей у все так же сидящей на нем Маринки, подобравшей свои длинные волосы вверх обеими руками.

— Что делаю? — Маринке, впрочем, было ясно, что он имел в виду. Зачем она трахается с тремя мужиками. Но с ним ведь тоже, вот сидит еще на нем, он только что кончил, еще как ему хорошо было, провыл там что-то „у-у-у, да!". „Профессор хренов", — подумала она.

— А ты не хочешь, Андрюша? — И, засмеявшись, Маринка встала с него, и капли его спермы вытекли из нее ему же на живот. Он брезгливо протянул руку за полотенцем и вытерся. „Это твоя, твоя сперма!" — хотела сказать, но нет, не сказала Маринка.

Да уж, ее влаги там было немного.