— О! — как бы простонал он. — Я не упрекаю Ирода, если он своей личной безопасностью дорожит больше, чем святостью закона; кому не дорога жизнь, особенно в ее расцвете!.. Ирод так молод, полон жизни, полон славы...
— Распять его! Распять! — слышались возгласы за стенами синедриона, словно ропот моря.
— На крест его! На Голгофу! Кровь за кровь! Кровь его на нас и на детях наших!
Выведенный из терпения этими криками, центурион, начальник охраны Ирода, нагнулся к его плечу.
— Господин! — шепнул он. — Прикажи унять чернь, и я украшу пурпуром крови твой возврат из этого балагана.
Ирод, как бы презрительным движением руки отгоняя муху, кинул: «Не стоит».
Семаия понял этот почти немой разговор и тем же взором, полным жалости, обвел собрание.
— Мы все, — сказал он грустно, — я, вы, царь, все мы виноваты в том, что дозволили злу перерасти нас. Ирод — детище нашей слабости, нашего потворства.
Он обратился к Гиркану и долго глядел на него молча.
— Гиркан, — сказал он с горечью, — не я ли давно говорил тебе, когда Ирод еще был мальчиком и играл с твоими детьми во дворце, не я ли предостерегал тебя, что ты отогреваешь змееныша у своего сердца? Теперь он превратился в удава и пожрет то, что тебе всего дороже: припомни мое пророчество, он погубит прекраснейшие цветки Сиона, твоих внучат: Мариамму и Аристовула.
В собрании послышался ропот: «Он называет себя пророком! Он оскорбляет царя!»
— Мариамму... Аристовула, — шептал Гиркан, — нет, нет!
Он вспомнил, как Ирод, еще до своего возвышения, бывая во дворце в качестве молодого царедворца и сына могущественного Антипатра, любил забавляться с маленькой Мариаммой и часто носил ее на руках... Не может быть, чтобы он погубил эту милую крошку...
Семаия между тем, заметив, что члены синедриона не поддерживают его, а скорее готовы отступиться от своего главы, вышел, наконец, из себя и поднял над головой свитки закона.
— Слушайте! — воскликнул он. — Бог велик! Велик Бог Авраама, Исаака и Иакова! Придет час, придет день, когда тот, которого вы, в угоду царю, хотите оправдать, вас же погубит! Не пощадит он и Гиркана!
Эти слова, прозвучавшие пророческой силой, испугали членов синедриона.
— Нет! Нет! — воскликнули многие из них. — Не призывай на наши головы гнева Иеговы! Не заклинай нас Богом Авраама, Исаака и Иакова! Мы не надругаемся над свитками закона!
Ирод сделал нетерпеливое движение и гордо выступил вперед с угрожающим жестом.
— Я слишком долго жду! — сказал он резко. — Я не привык стоять!
Вдруг гоплиты, как бы по сигналу, ударили в щиты. Металлический звук их глухо отдался под сводами.
— В мечи! — резко прозвучал голос центуриона.
Сверкнули мечи. Но Ирод мановением руки остановил гоплитов.
— Это не парфяне, — сказал он.
Послышался стон. Все испуганно глянули на Гиркана. Голова первосвященника, мертвенно бледная, откинулась на спинку его седалища.
— Мне дурно... Я распускаю синедрион... Отлагаю суд до завтра.
Ирод, никому не поклонившись, гордо оставил верховное судилище, окруженный гоплитами с блестящими мечами наголо.
VI
Обморок Гиркана в синедрионе был притворный, хотя от страха перед Иродом и вследствие угроз Секста-Цезаря он, в самом деле, был близок к обморочному состоянию. Отправляясь из дворца в синедрион, он получил, кроме того, известие, что Ирод, отъезжая из Галилеи в Иерусалим на суд синедриона, по всему своему пути предварительно расставил военные посты, а себя окружил сильным конвоем из отборных гоплитов, которыми снабдил его наместник Сирии. |