Вдруг Рамзес вводит к нему Архелая, примчавшегося из Каппадокии вследствие письма дочери.

— Где это мой преступный зять? — кричит он в неистовстве. — Где мне найти голову этого отцеубийцы, чтобы собственными руками размозжить ее?

Ирод ошеломлен. Он не знает, что думать... Архелай страшен.

— Где дочь моя, жена этого изверга? — неистовствует Архелай. — Я и ее задушу, если она даже и непричастна этому адскому заговору... Задушу! Уж одним союзом с таким чудовищем она обесчещена...

Ирод ушам не верит; но ему становится как будто светлее...

— И ты, ты! О, долготерпение! — укоряет его Архелай. — О, Ирод! И чудовище-сын еще жив! И ты позволяешь ему еще дышать? А я спешил из Каппадокии в полной уверенности, что ты уже казнил изверга. Я торопился сюда, чтобы вместе с тобою судить мою дочь, которую я отдал за злодея из уважения к тебе и к твоему высокому сану.

Ирод все молчит: он не находит, что ему отвечать.

— Что же ты молчишь, царь? — уже спокойнее заговорил Архелай. — Давай вместе решать их участь... Если уж ты так подчиняешься родительскому чувству и слишком мягкосердечен для того, чтобы карать преступного сына, восставшего на твою жизнь, так поменяемся судейскими обязанностями, и пусть каждый из нас проникнется гневом другого! Суди мою дочь, а я буду судьей твоего сына.

Архелай, наполовину грек, наполовину перс, соединял в себе качества обеих этих народностей: вкрадчивость, проникавшую в душу, хитрость под маской угодливости и лукавство азиата, отполированное в Афинах, в школе риторов. Подвижный, юркий, он не знал себе равного в искусстве обвести самого осторожного, самого недоверчивого человека. И он обвел именно такого — Ирода.

Ирод показал ему «признания» Александра. «Вот, прочти».

И они начали читать вместе.

— Так... так... понимаю... догадываюсь, — покачивал лукавою головою Архелай. — О, злодеи!.. Каковы!.. Проклятие!.. А, все, кажется, этот братец, заиорданский шакал в образе лисы... все Ферор... О, вижу, вижу!.. О, изверги!

— А знаешь что, царь? — обратился он к Ироду. — Мы должны тщательно расследовать, не замышляли ли чего злодеи против юноши вместо того, чтобы замышлять против тебя. У нас нет пока никакого объяснения тому, что могло побудить юношу к такому возмутительному преступлению в то время, когда он уже пользовался царскими почестями и имел все виды на престолонаследие. Здесь должны быть обольстители, которые стремятся направить легкомыслие молодости на путь преступления. Такими людьми бывают обмануты не только юноши, но и старики... Благодаря им, часто потрясаются знатнейшие фамилии и даже целые царства... Подозрителен мне этот Ферор... Он считает себя обойденным...

— Да, он недоволен мною из-за рабыни скифской, которая околдовала его, — говорил как бы про себя Ирод. — Мне даже доносили, что он хотел бежать с нею к парфянам.

— Вот-вот! Видишь! — ухватился за это ловкий грек.

Тотчас же, с «признаниями» Александра в руках, Архелай отправился к Ферору, который уже находился под негласным надзором или даже арестом, и объявил ему, что в «признаниях» Александра такая масса улик против него, что, при всем своем влиянии на царя, он не может вымолить ему помилования.

— Одно остается тебе, умереть с покаянием, — заключил Архелай, — а покаяние иногда спасает жизнь... Прибегни к любящему сердцу брата, и я помогу тебе.

Оплести Ирода было труднее, но и его Архелай оплел; а арестованный Ферор сразу сдался. И они вместе явились к Ироду. Ферор — в черном, убитый, трепещущий. Он с плачем падает к ногам брата.