Поэтому все страшно заволновалось, когда в «кармане», образованном искореженным железом и обломками бетона, под развалинами силосной башни были обнаружены мальчик и девочка. Башня представляла собой сооружение из стальных труб, и когда в нее врезался биплан, там образовались такие вот «карманы». Ребятишек заметил шериф Мейкон Кэмпбелл – темнокожий трудяга лет под тридцать, которому если что и хотелось бы изменить в своей жизни, то совсем немногое. Некоторое время дети казались ему лишь неясными тенями. Потом он понял, что девочка – это его дочь Эйва, а мальчик – ее лучший друг Уош.

Шерифа прошиб страх, будто молнией ударило.

– Эйва! – закричал он. – Эйва! Уош! Вы меня слышите?

В ответ дочь слабо шевельнула рукой. Она лежала, скрючившись в позе зародыша, неудобно вывернувшись, словно ленточка, наполовину засыпанная обломками. Однако явно была жива.

– Слава богу, – сказал Мейкон. – Все будет хорошо, сейчас я вас вызволю оттуда.

Эйва подняла на него испуганные, заплаканные глаза. Ее губы дрожали, она начала озираться, будто пытаясь сообразить, как же это все случилось. Казалось, мир нарушил какое-то торжественное обещание, которому она прежде верила. А теперь вокруг себя видела только бетон и сталь. Тяжелые, режущие обломки, готовые в любую минуту обрушиться.

– Ты двигаться можешь? – спросил Мейкон.

Она опять пошевелилась. Сначала медленно и неуверенно подняла руку, затем осторожно приподнялась сама. Ноги были под бетонными обломками, но, повозившись немного, девочка сумела высвободиться.

– Ты только не дергайся там, – предостерег отец.

Он говорил сквозь небольшую узкую щель, куда можно было просунуть руку по плечо, но и только. Чтобы расчистить завал и добраться до детей, требовались время и помощь. Мейкон обернулся к толпе.

– Здесь дети! – закричал он.

Окончательно вытащив ноги, Эйва увидела Уоша. Тот лежал без сознания, полузасыпанный щебнем.

– Уош! – окликнула она, но мальчик не отозвался; похоже, он не дышал. – Уош! – позвала она снова.

Его лицо было в пыли, на лбу наливалась шишка. Уош был бледным от природы, за что Эйва частенько поддразнивала друга, но теперь бледность была какой-то иной. Он словно бы выцвел, как старая фотография, слишком долго висевшая на свету. А потом она увидела стальной стержень, торчавший у него в боку, и сочащуюся из раны кровь.

– Уош! – во весь голос завопила Эйва и поползла к нему.

– Эйва, не шевелись! – закричал в свою очередь Мейкон, безуспешно стараясь протиснуться в щель. – Дочка, успокойся, тут все того и гляди обвалится.

Но Эйва его не слышала. Не сводя глаз с Уоша, она продолжала пробираться к мальчику. Подползла вплотную и прошептала его имя. Он молчал. Эйва дотронулась до его лица, в надежде ощутить признаки жизни, и склонилась ближе, пытаясь уловить дыхание. Однако понять что-либо было сложно. Она сама была в ушибах, ссадинах и очень испугана. Каждый ее нерв дрожал, словно струна, и разобрать, дышал Уош или не дышал, никак не получалось.

– Он жив? – спросил Мейкон.

– Я не знаю, – жалобно ответила Эйва. – Но он ранен.

Она потрогала его шею, чтобы нащупать пульс. Однако пальцы так дрожали, что девочка ничего не чувствовала, кроме этой дрожи да гулких ударов собственного сердца.

– Как именно? – поинтересовался Мейкон.

Тут наконец прибыли пожарные. Они с добровольными помощниками начали осматривать завал, прикидывая, как лучше его разобрать и вызволить детей.

Эйва слышала голос отца, отдававшего приказы, и ответы людей.