– Я попробую, конечно, но ты понимаешь, особый интерес к этому делу сейчас может навлечь кучу неприятностей…

– Да, ты права, наверное. Хорошо. Я займусь этим, обязательно займусь.

– И чем быстрее, тем лучше, потом может быть просто поздно, да и незачем.

– Господи, что ты имеешь в виду?

– То же, что и ты, иначе и не было бы этого разговора.

Вернувшись домой, Лариса, впервые за последние дни, не поспешила к детям, а, сославшись на недомогание, уединилась в крохотной комнатке, долгие годы служившей им с Буниным супружеской спальней. Не раздеваясь и не разбирая постели, она легла поверх покрывала, накрывшись стареньким вытертым пледом. Так провела она бесконечное множество тоскливых вечеров и ночей, дожидаясь возвращения Бунина и наивно полагая поначалу, что ему приятно снова и снова убеждаться в том, что она терпеливо и преданно ждет его, не ложась спать; а позже, когда иллюзий уже не было, просто в силу сложившейся привычки. Сейчас ее снова ожидала бессонная ночь, наполненная на сей раз не тревожным ожиданием и горьким чувством безысходности, как прежде, а напряженными размышлениями, в результате которых она обязана была развязать зловещий узел странных совпадений и загадочных смертей. Сейчас Лариса отчетливо понимала, что этим она прежде всего спасет себя от страшной опасности, которая, возможно, уже в эти минуты крадется следом и тянет к ней свои цепкие холодные руки.

Тревога, охватившая ее в ресторане, все более усиливалась, превращаясь в откровенный, почти мистический страх, ранее ей неведомый. Однако она слишком хорошо знала, что творит он с людьми, парализуя волю и затуманивая сознание. Посему Лариса намерена была противостоять ему из последних сил, и главным в борьбе с собственными эмоциями было – понять их природу, а значит – в итоге распутать проклятый узел.

В принципе ей уже было ясно, что все произошедшее в той или иной степени связано с молодой, странной и неприятной женщиной, побывавшей у нее на приеме совсем недавно. Тот день она помнила очень хорошо, потому что с самого начала это был очень недобрый день.

Гарик объявился у нее через два дня, по – прежнему напуганный, оттого угрюмый и, вопреки обыкновению, немногословный. Просьбу ее он выполнил, очевидно приложив для этого немалые усилия и пускаясь во все тяжкие: яркая пластиковая папка-скоросшиватель, которую он молча выложил на стол, была пухлой, до отказа заполненной копиями каких-то документов, газетными вырезками, компьютерными распечатками и фотографиями. Все эти бумаги были аккуратно подшиты, страницы пронумерованы, а маленькие полароидные фотографии, коих оказалось изрядное количество, предусмотрительно разложены по конвертам и снабжены исчерпывающими комментариями.

– Я оставлю это у себя, – бегло пролистав папку, сообщила ему Лариса.

– Разумеется, это – твой заказ.

– Сколько я должна тебе?

– Ничего. Считай, что это мой вклад… – Во что именно делает он свой вклад, вслух Гарик не произнес, но оба поняли – в дело их общей безопасности.

– Хороню, – спокойно согласилась Лариса. И, поскольку к этому не добавила ничего, сразу же приступив к изучению содержимого папки, Гарик, выдержав довольно долгую паузу, осмелился поинтересоваться:

– Что теперь будет?

– В каком смысле?

– Что будет со мной, и вообще, что ты собираешься дальше делать?

– Думать.

– А потом?

– Потом я смогу сказать что-нибудь более определенное.