— На чем я остановилась, Лиз, на чем это я остановилась? — говорила Лавиния, шагая взад и вперед по комнате. Один карандаш торчал в ее рыжих взлохмаченных волосах, похожих на воронье гнездо, другой, вконец изжеванный, был зажат в маленьких острых зубках.

— Сильвия выходит из сада. Через застекленную дверь балкона.

— А, да. «Сильвия остановилась в дверях, ее стройный силуэт вырисовывался на фоне света, ее большие голубые глаза были полны настороженности и сомнений…»

— Карие, — сказала Лиз.

— Что?

— Глаза. — Лиз перелистала назад несколько страниц рукописи. — Страница пятьдесят девять: «Ее карие глаза, прозрачные, как капли дождя на осенних листьях…»

— Хорошо, хорошо. «Ее большие карие глаза были полны настороженности и сомнений. Решительным, но грациозным движением она ступила в комнату, каблучки ее крошечных туфелек простучали по паркету…»

— Никаких каблуков.

— Что ты говоришь?

— Никаких каблуков.

— Почему?

— Она только что играла в теннис.

— Она могла переодеться, не так ли? — произнесла Лавиния с холодком в голосе, что было ей так несвойственно.

— Не думаю, — терпеливо возразила Лиз. — У нее все еще ракетка в руках. «Она прошла по террасе, слегка помахивая ракеткой».

— О, ну и пусть! — взорвалась Лавиния. — Спорю, она даже играть в теннис не умеет! На чем я остановилась? «Она вошла в комнату… она вошла в комнату, ее белая юбка развевалась» — нет, нет, подожди — «она вошла в комнату»… О, к черту Сильвию! — крикнула Лавиния, швыряя на стол свой изжеванный карандаш. — Какое кому дело, что делает эта идиотка! Пусть остается стоять в дверях и умрет от голода!

— В чем дело, тетя Вин?

— Не могу сосредоточиться.

— Вы чем-то обеспокоены?

— Нет. Да. Нет. Да, по крайней мере думаю, что близка к этому.

— Не могу ли я помочь?

Лавиния запустила пальцы в воронье гнездо, выудила оттуда карандаш и удовлетворенно посмотрела на него:

— Смотри-ка, вот где мой желтый карандаш. — Она сунула его обратно в прическу. — Лиз, дорогая, не подумай, пожалуйста, что я вмешиваюсь или что-нибудь такое, но ты случайно немного не… не испытываешь чего-то к Лесли Сирлу? А?

Лиз подумала, как это похоже на ее тетку — употребить такой старомодный эдвардианизм, как «испытывать что-то». Ей всегда приходилось осовременивать язык Лавинии.

— Если под «испытывать что-то» вы имеете в виду «влюблена», успокойтесь, я не влюблена.

— Не знаю, то ли это, что я имею в виду. Если уж на то пошло, магнит любить не станешь.

— Что?! О чем вы говорите?

— Не полюбить, нет, не настолько. Плениться. Он восхищает тебя, ведь правда? — Она произнесла это не вопросительно, а утвердительно.

Лиз подняла голову, посмотрела в обеспокоенные детские глаза и, уклоняясь от ответа, спросила:

— Почему вы так думаете?

— Наверное, потому, что и я чувствую то же самое, — ответила Лавиния. Это было так неожиданно, что Лиз потеряла дар речи.

— Я очень жалею, что пригласила его в Триммингс, — продолжала Лавиния с несчастным видом.