Если бы меня не держали, я возможно бы уже давно потеряла равновесие и свалилась бы с помоста.

Ужас накатывал горячими волнами. Это всё, что я могла сейчас чувствовать. Мне нужно было это пережить сейчас. Вытерпеть...

Кто-то подходил вместе с ножницами, это всё, что я могла видеть. Блеск лезвий приближался ко мне. Они похожи на садовые секаторы. Ими легко можно ранить.

Толпа оглушающе ревела: я слышала звуки приветственного одобрения и ярого протеста. По крайней мере, я думала, что все же слышала пару выкриков протеста. Мне хотелось верить, что не все были согласны с тем, что я заслужила это наказание. Не все жаждали моей крови.

Крики и проклятия сестры жгли мой слух, я знала, что она еще здесь, что она мучилась от того, что происходило.

И от того, что сейчас случится.

Я ничего не могла сделать. Я звала её, хотя знала, что она не могла мне помочь.

Никто не помог бы.

Она выкрикивала моё имя снова и снова. Слезы рекой текли по щекам и с шипением высыхали на моей разгоряченной коже.

Среди этого безумия я заметила лицо Кассиана, его глубокие глаза, которые твердо смотрели на меня. Он теперь был на помосте, хотя ему тут не следовало быть, пробирался сквозь толпу старейшин ко мне.

И тут я вспомнила. Услышала в голове его низкий голос, который обещал мне защитить меня. Или хотя бы попытаться защитить. Может быть, он думал, что смог бы это сделать сейчас? Уже слишком поздно.

Вот только не ко мне он двигался. А вплотную подошел к своему отцу, схватил его за рукав увесистой мантии и начал что-то яростно говорить, его губы шевелились очень быстро, на скулах оливкового цвета вспыхнул румянец, когда он указал на меня.

Сквозь шум невозможно было разобрать, что он говорил, но я видела, что Северин слушал... и снова смотрел на меня размышляющим, задумчивым взглядом.

Когда меня заставили развернуться и повернуться к Стае спиной, я закричала. Глаза бешено метались, но не видели ничего, кроме большой двустворчатой двери зала Советов передо мной.

Вот оно.

Руки схватили мои крылья, неприятно туго натянули их тонкую жилистую оболочку. У меня перехватило дыхание от боли, которую мне причиняло раненое крыло.

Я сжала губы, и пар вырвался из ноздрей. Чьи-то пальцы ощупывали мои крылья в поисках наилучшего места для пореза. Желчь заполнила горло. Я чувствовала себя оскверненной, опустошенной от этих грубых прикосновений.

Инстинктивно, волной к моему горлу подступил огонь, готовый оборонять, защищать меня. Я прикусывала губу до тех пор, пока не почувствовала вкус крови во рту. Медно-сладковатый, он смешался с привкусом угля и пепла.

Грубая рука прижала голову так сильно, что подбородок коснулся груди. В такой позе моя спина сильно изогнулась. Крылья вытянули высоко вверх, на всеобщее обозрение, распределили огненно-красную, легкую как паутину, оболочку равномерно для идеального разреза.

Я шипела и неуёмно дрожала, когда острие холодной стали прикоснулось к одному из жилистых сухожилий, расположенных по всей поверхности крыла.

Хватка на моих руках усилилась, сжимала их до тех пор, пока я уже не перестала ощущать свои мышцы в предплечьях...

— Не двигайся, — предупредил меня голос. — Не хочу отрезать тебе все крыло.

Я давилась рыданиями и старалась оставаться неподвижной. Затем неожиданно меня отпустили.

Никто меня больше не трогал. Больше никаких холодных, стальных поцелуев, которые были готовы ломать и резать…

Я споткнулась о плаху. Упала на бетонный пол. Слезы кололи глаза, застилали пеленой фигуру Кассиана, который стоял надо мной и смотрел неестественно яркими глазами, его грудь вздымалась от разгоряченного дыхания.

Голос Северина рокотом пронёсся в воздухе, призывая гудящую Стаю к молчанию.

— Была предложена и одобрена альтернатива подрезанию крыльев.

Я резко повернула голову в сторону Северина.