Глубоко вздыхаю и раздвигаю шторы. Домик напротив темный. Больше нет теплого света от узенького окошка, только мигает лампочка на въезде, чуть подсвечивая деревья. Человек, которого я видела несколько часов назад, все еще не вернулся. Я в полном одиночестве. По спине бежит холодок. Задергиваю шторы и отхожу от окна, держа кружку с чаем. Хочется домой, в Манчестер, на свою зеленую улицу, с цветущими вишнями в саду и старомодной кухней, которую я так люблю. Хочу вернуть свою жизнь с Гевином и Финном. Хочу свернуться калачиком у себя в кровати воскресным утром, пить кофе, и чтобы разбросанные газеты валялись перед нами, а Финн уютно устроился бы между нами и играл на своем планшете. Я так тоскую по этой жизни, прям сердце ноет. Я ведь думала, что мы счастливы, что все у нас хорошо…

Я общалась с Финном по видео, а Гевин, хотя и маячил на заднем плане, не поздоровался и никак не отреагировал на меня. Он вернулся в нашу квартиру, чтобы присматривать за сыном, пока я в отъезде. У меня стоял комок в горле, когда я видела его в доме, где ему и надо жить.

Беру свой чай и наконец делаю то, что опасалась сделать весь вечер – выключаю свет и иду в спальню. В ней чувствуется затхлость, как будто дом долго не проветривался, стоял пустой. Так и есть, видимо. Не думаю, что в ноябре много туристов. Я скидываю кардиган и ныряю в постель. Белые свежие простыни, пуховое одеяло сверху. Двуспальная кровать слишком широка для меня одной. В ее спинке есть лампочки. Я их не выключаю, но читать уже не могу, устала. В голове крутятся планы на завтра. Нужно собрать как можно больше информации для подкаста. Всего четыре дня… В эту минуту они представляются вечностью. Закрываю глаза, представляю маленького Финна рядом с собой. Я знаю, что он скучает по мне. К счастью, мама будет забирать его из школы и потом вместе с ним дожидаться Гевина с работы. В пятницу вечером мы увидимся. Эта мысль придает мне сил.

Завтра утром я встречаюсь с Брендой – детективом в отставке. Потом попробую навестить Оливию. Хочу застать ее врасплох, но, кто знает, будет ли она со мной разговаривать… После аварии Оливия провела несколько месяцев в больнице, перенесла множество операций на ноге. В итоге врачи спасли ее от ампутации, поставили какие-то металлические спицы. Она ни разу не давала интервью.

Верчусь, зарываюсь лицом в подушку. Надо заснуть. Я уже нахожусь в полудреме, когда слышу крик. Он такой громкий и пронзительный, что прорывается в мое сознание и заставляет подпрыгнуть в кровати. Сердце бешено стучит, я вся в поту.

Что, черт возьми, это значит?

Еще один леденящий душу крик – и тишина. Слышу, как пульсирует кровь в голове. Вылезаю из кровати и иду к окну, раздвигаю шторы. Кто-то стоит у моей машины. Капюшон мешает как следует рассмотреть его лицо. Думаю, это тот же человек, которого я видела с собакой. Вызвать полицию? Хватаю с тумбочки телефон, но на улице уже никого.

4

Оливия

Оливия ворочается в кровати. Вглядывается в темноту, не понимая, что ее разбудило. В комнате холодно, потому что мать редко включает отопление. Окно дребезжит на ветру. Издалека доносятся тихое ржание и топот копыт. Оливия протягивает руку, чтобы обнять Уэзли, но его половина кровати пуста. Наверное, вышел в туалет. Она ложится лицом в подушку, стараясь снова заснуть. Но знает, что не заснет до возвращения Уэзли. Время идет, а его все нет. Она должна выяснить, куда он подевался.

Оливия медленно сползает с кровати, ощущая, как боль в левой ноге бежит от щиколотки к коленке. Прихрамывая, идет к двери. Коридор темный и пустой. В детстве он всегда казался ей зловещим: темные углы, скрипящие половицы… Спальня матери в другой части дома. Между их комнатами – ванная и еще ничья комната, где сваливают всякое барахло. Дверь в ванную приоткрыта, и видно, что Уэзли там нет. Может быть, пошел вниз? Вполне вероятно, что ему не спалось, но в таком случае он не стал бы слоняться по дому один – это ведь не его дом.