– Лер, простудишься, иди к костру, холодно же, – звала Наталья.

– Не простужусь, я на подпопнике сижу (туристский слэнг: пенополиуретановый коврик-сидушка, не пропускающий холод), – неприязненно отзывалась Лера. Потому что бревно сырое, салат холодный, а костёр далеко, и чего привязались?

– Лерочка, а давай я тебе сметанки положу, вместо майонеза? – предлагала Надя, и слышала в ответ:

– Не надо. Мне и так вкусно. Слушайте, дайте спокойно поесть, а?

Гордеев показывал Наде кулак, та испуганно замолкала, Лера, замёрзнув, возвращалась к костру, хватала миску с горячим супом и лезла с ней чуть не в костёр. Ненормальная. Стоя ест, как лошадь.

– Что ты стоя, как лошадь ешь. Сядь!

– Не хочу, у меня спина замерзает.

– А ты спиной к огню садись.

– А тогда впереди всё замерзает, и руки, не могу же я в перчатках есть! Отвали, надоел.

Голубиные капризы никому, в принципе, не мешали. Лера тихонько призналась Гордееву, что профессионально занимается танцами, и её капризы вовсе не капризы, только вы… только ты никому не говори.

– Правда что ли? – не поверил Гордеев, которому польстило её «ты», значит, не такой он старый. – А в каком… коллективе, или как это у вас там называется?

Голубева наклонилась и сообщила в гордеевское ухо название ансамбля, отчего ухо покраснело, а глаза широко раскрылись.

– А к нам чего ходишь?

– Я природу люблю, и грибы собирать, и на лыжах, – призналась Лера.

Часть 4

Голубиная душа

Лера мстительно улыбнулась. Знай наших! И подумала, что «наши» давно о ней забыли, знать не хотели, с глаз долой, из сердца вон. По улыбке пробежала тень, и Гордеев подумал, что Голубева, как все люди искусства, очень ранимая натура, с ней надо осторожно, а то уйдёт из группы.

О «людях искусства» Гордеев судил по своей бывшей жене, преподавательнице по классу фортепиано в детской музыкальной школе, а от музыкальной школы до искусства как до звёзд. Лерин цинизм не знал предела, апломб побивал рекорды, воспитание оставляло желать. Голубева была несдержанна на язык, вспыльчива, злопамятна, за всю жизнь не прочитала ни одной книжки, но танцевала профессионально, а выгнали потому, что место кому-то понадобилось, успокаивала себя Лера.

Она всегда умела договариваться с собой. А нервы… Нервы, правда, совсем никуда, затем она и ходит в походы выходного дня, чтобы их привести в порядок. Она почти уже не срывается, и спать стала нормально, без слёз. А будут доканывать, другую группу найдёт, без общего стола. Там каждый сам по себе, на привале сидят под деревом, каждый под своим, жуют из пакетиков.

В пакете можно приготовить отличный салат, если все ингредиенты покрошить на доске (доску Лера приносила деревянную, настоящую), свалить в пакет, вместе с заправкой, завязать покрепче и там, в пакете, перемешивать, осторожно перебирая пальцами. «Выход готового продукта» получится сразу на всех, на десять порций. Да хоть на двадцать, если пакет побольше взять.

Гордеев похвалил Леру за находчивость, и она, убедившись что никто не смеётся, предложила вариант – без майонеза и почти без соли, сметана и вода, а вместо картошки и колбасы – травки, лучше эфиромасличные, с ними вкуснее. Да любые можно!

– Это какие любые?

– Эстрагон, шпинат, кресс-салат, листовую горчицу, кервель, иссоп, майоран…

– Где ты его возьмёшь-то, майоран? Он под ногами не растёт.

Лера удивилась. Салатные «травки» она покупала в фирменных магазинах.