Клавдия Владимировна пыталась остановить анархичного Матвея Кузнецова и вести совещание по своему плану, но не тут-то было. Все вскочили со своих мест и окружили Матвея. Он осторожно достал из кармана плоскую коробочку из-под конфет и, открыв ее так, словно там какие-то невероятные драгоценности, осторожно отогнул вату. Я была страшно удивлена, что Матвей может быть таким педантично аккуратным. Я думала, что он бесшабашный во всем. Он осторожно обнажил какой-то осколок и, не вынимая из коробочки, показал его всем нам. Это был осколок древней греческой вазы, на котором сохранился совершенно законченный фрагмент росписи – бегущий юноша. Стройное длинное тело. Сильные руки в стремительном изящном изгибе, выброшенная вперед нога.

Матвей самодовольно улыбался, как будто это было его творение. Ну, хотя что говорить, и найти такое тоже здорово!

В общем, как-то так получилось, что остальное время проговорили о том, что уже было найдено на новостройках, и о тех возможных сокровищах, которые там могут погибнуть.

– Как хотите, Клавдия Владимировна, а я вам скажу, что я бросаю все свои текущие дела и буду торчать на стройках. И второе – давайте мне человека!

Тут Матвей пристально посмотрел на меня:

– У нас ведь новый работник, вот и давайте его ко мне на выучку.

Клавдия Владимировна пробурчала:

– Без наскоков, Матвей. Ничего не дашь обдумать. Кстати, познакомьтесь. Это Татьяна Знаменская или просто Тата, дочка Дарьи Георгиевны. Ах да, ты ведь не застал Дарью Георгиевну.

– Но я много о ней знаю. Тем более приятно. – И Матвей, улыбаясь, протянул мне руку.

…Итак, я теперь работник нашего краеведческого музея. Музея, в котором моя мама проработала 20 лет. Музей этот – гордость нашего города, и к тому же в нем теперь живут мои друзья – Умник, Головастик и Радист. И может быть, удастся сделать что-нибудь такое, что поможет раскрыть их тайну.

Я решила поговорить об этом с Матвеем Кузнецовым: он так много знает, и он такой умный, просто-таки даже непонятно, когда это он успел так много узнать, ведь он не такой уж старый, ему не больше чем 25 или 26 лет.

Как-то я набралась смелости и сказала ему, что я бы хотела что-нибудь узнать о тайне человечков, что это вообще главная мечта моей жизни, и даже призналась ему, что и на искусствоведческий я хотела идти из-за них.

– Послушай меня, Матвей, вот все ими любуются, восхищаются, а они, ты понимаешь, они же мертвые!

– Нет, никак я тебя не понимаю. То, что прекрасно, то не может быть мертво.

– Ах, ну пойми: пока что они – только они, и все. А ведь у них была своя жизнь. Кто их сделал, где, когда и зачем? Что это – божки или изображение настоящих людей? Про другие вещи мы знаем хоть что-нибудь: из какой они страны, к какому времени относятся. А тут ничегошеньки…

– И ты решила взять так вдруг и открыть это все?

Он почему-то отнесся ко мне как к ребенку и ничуть даже не поверил, что это у меня серьезно.

– Ах ты фантазерка! А ты представляешь, сколько надо знать, чтобы сделать хоть маленькое открытие? Как надо знать каждую эпоху, каждую культуру!

– А вот Шлиман совсем не был специалистом, он даже был каким-то там торговцем. А раскопал же он Трою!

Матвей рассмеялся.