Все еще пребывая в состоянии светлой грусти, Пузырь прибыл в каюту Самарина, вежливо постучал в дверь и, дождавшись ответа, вошел.

В просторной, роскошно обставленной каюте слоями плавал табачный дым. Владлен Михайлович сидел в глубоком кожаном кресле спиной к широкому иллюминатору, за которым открывалась отличная перспектива Одесской гавани со знаменитой лестницей и уже неразличимым бронзовым Дюком на заднем плане, и курил одну из своих любимых трубок. Пузырь незаметно потянул носом и определил, что табак был не тот, который хозяин курил в дороге, а гораздо более тонкий и дорогой, хотя это, строго говоря, довольно трудно себе представить.

– А, Алексей, – сказал Владлен Михайлович, плавным хозяйским жестом разгоняя перед лицом дым. – Присаживайся. Выпьешь что-нибудь?

Пузырь удивленно посмотрел на Самарина, покосился на низкий столик, где имели место початая бутылка «Джонни Уокера», два или три стакана и серебряное ведерко со льдом, снова перевел взгляд на Владлена Михайловича и заставил себя отрицательно покачать головой.

– Спасибо, Владлен Михайлович, – сказал он. – Нельзя мне, я ведь на службе.

– Чудак, – усмехнулся Самарин. – Да ты садись, садись, что ты торчишь, как верстовой столб… Я тебя не проверяю и не провоцирую, я просто предлагаю тебе выпить. Я, например, уже выпил и с удовольствием выпью еще вместе с тобой. Сейчас утро, а работа для тебя будет только ночью, так что ты успеешь прийти в норму.

Пузырь осторожно опустился на краешек кресла напротив Самарина, стараясь сохранять почтительную позу, но кресло оказалось не из тех, в которых можно сидеть, выпрямив спину и тесно сдвинув колени, – кожаные глубины гостеприимно распахнулись, зад Пузыря словно сам собой провалился в эту податливую упругость, спина расслабленно оперлась о спинку, колени, подчиняясь хитрой анатомии кресла, задрались кверху и привольно разъехались в стороны, и Пузырь, окончательно махнув рукой на соблюдение формальностей, забросил ногу на ногу, взявшись при этом левой рукой за правую лодыжку.

Самарин между тем разлил виски по стаканам, бросил себе несколько кубиков льда и вопросительно посмотрел на Пузыря. Тот отказался от льда – этого обычая он не понимал. Не то, чтобы он был таким уж дикарем, просто никак не мог взять в толк, зачем портить хороший напиток.

Сделав по хорошему глотку, хозяин и его телохранитель обменялись удовлетворенными взглядами.

Что и говорить, перцовке старпома Нерижкозу было далеко до этого напитка богов. Пузырь видел в скотче только один недостаток – то, что Владлен Михайлович наливал его по-англо-американски, на самое донышко. Пузырь, воспитанный в истинно русских традициях, на вопрос, сколько ему наливать, всегда отвечал одной и той же культовой фразой: «Ты что, краев не видишь?».

– Закуривай, – разрешил Владлен Михайлович. – Дать тебе трубку?

– Спасибо, – изо всех сил стараясь говорить сухо и корректно, отказался Пузырь. – С вашего позволения, я свои… Трубка – дело такое… Никак не могу привыкнуть.

Он вынул из кармана пачку «Мальборо» и закурил, гадая, в чем причина такой необычной ласковости.

– Я тебе должен, – сказал Владлен Михайлович, изгибаясь, чтобы забраться в карман. – В этой поездке ты проявил себя с самой лучшей стороны, так что за мной некоторая сумма…

– Да что вы, Владлен Михайлович, – внутренне замирая от радостного предвкушения, запротестовал Пузырь. – Зачем это… Работа у нас такая. А бабок хватает, спасибо вам…

– Ну-ну, – добродушно прервал его бессвязную и неискреннюю речь Самарин.