Преследователям пришлось притормозить – Навстречу шел тяжелый тентованный КамАЗ, лобовое столкновение с которым не сулило ничего хорошего даже крутым ребятам.

Окраина города неумолимо приближалась, и Дорогин понял, что гонку пора заканчивать. Нужно было только не дать автоматчику попасть в себя. Он уже выбрал место, где собирался поставить точку в этом состязании, и надеялся на счастливое стечение обстоятельств и на то, что преследователи знают трассу хуже, чем он.

В нескольких километрах от города шоссе делало крутой U-образный поворот, за которым резко сужалось перед тем, как перепрыгнуть ручей по постепенно приходившему в упадок мосту. Дорогин взял поворот на бешеной скорости, визжа покрышками и остервенело вертя руль. В зеркале он видел, что джип не перевернулся – точнее, едва не перевернулся.

Его вынесло на полосу встречного движения, и добрый десяток метров черная громадина шла на двух колесах, словно водитель вдруг решил продемонстрировать класс. Место для этого было выбрано не слишком удачное: дорога вдруг сузилась, взлетая на высокую насыпь, водитель джипа резко принял вправо, чтобы вернуться на свою полосу, и только теперь заметил несущийся навстречу закопченный и ржавый КрАЗ, сплошь покрытый черными потеками и нашлепками засохшей глины. Спасительный правый ряд был еще очень далеко – гораздо дальше, чем левая обочина, – и сидевший за рулем джипа Самолет шарахнулся влево, чтобы по обочине обойти несущуюся навстречу верную смерть.

Это ему почти удалось. Утробно рычащая, изрыгающая сизый дизельный перегар, тяжело громыхающая на ухабах грязная махина с ревом и лязгом промелькнула справа, но тут обочина кончилась, и черный японский джип, легко сбив хлипкое ограждение, воспарил над руслом почти пересохшего, сплошь затянутого ряской ручья.

Если бы у Самолета было время на отвлеченные размышления, он, несомненно, усмотрел бы некую связь между этим неторопливым, словно бы нарочно замедленным полетом и собственной кличкой.

Дорогин остановил машину сразу за мостом и медленно вылез из кабины. Ему пришлось перейти шоссе и подойти к самому краю насыпи, чтобы увидеть джип. В тот момент, когда взгляд его упал на смятую груду черного лакированного железа и неуместно сверкающего на сентябрьском солнце гнутого хрома, джип взорвался. Дорогин слегка прищурил глаза, когда плотная волна горячего ветра ударила его в лицо. Насколько он мог судить, из машины никто не выбрался.

– От судьбы не уйдешь, – сказал Дорогин, повернулся спиной к полыхавшему у самой кромки затянутой ряской воды дымному костру и пошел к своей машине.

За спиной у него завизжали тормоза, захлопали дверцы и послышались возбужденные голоса, но он ни разу не оглянулся.

Усилием воли Самарин заставил себя не дергаться: он, как никто, знал, что убийство – дело тонкое.

Потребовалось почти два месяца, чтобы выследить этого Дорогина, и по сравнению с бесконечными семью неделями лишняя пара часов выглядела сущим пустяком. Но именно этот пустяк не давал Самарину покоя, тревожа, как заноза, и мешая заняться текущими делами. Дмитрия могла задержать тысяча обстоятельств. Например, Дорогина могло просто не оказаться дома: он – птица вольная, летает, где хочет, вот только непонятно, на что живет. Неужели он не врал, говоря, что его основная специальность – киллер? Если это соответствовало действительности, то молчание Дмитрия и его напарника представало в несколько ином, довольно зловещем свете.

Владлен Михайлович раздраженно отбросил металлический стерженек, которым чистил трубку, и полез в ящик стола за табаком. Набив трубку до половины, он отшвырнул и ее: он больше не мог курить, сколько же можно курить, в самом-то деле…

Он протянул руку и утопил податливую клавишу селектора, вызывая секретаршу. Он заметил, что рука не дрожит, и коротко усмехнулся уголком рта: все его тревоги и страхи во все времена были лишь легким волнением на поверхности океана, никогда не затрагивавшим темных непрозрачных глубин и уж тем более не способным поколебать гранитное ложе океанского дна.