Возможно, думал он, ему полегчает, если он выговорится: он определится, лучше поймет, как теперь быть. И человеком, которому он выговорится, станет Арчи.

2. Девушки

Август 1945 года

— Я уже жалею, что мы вообще его позвали. Теперь он съест всю нашу еду и будет проситься в кино. И красить, скорее всего, вообще не умеет.

— Поручим ему что полегче.

— Представляешь, он спросил, заплатим ли мы ему за работу. И это мой родной брат!

— Ой, Клэри, да он же просто пошутил. Сосиски готовы?

— Наверное. Не вечно же им торчать в кастрюле.

— Если ты возьмешь на себя картошку, я их проверю.

У нее уже ныли руки, а в картошке все еще было полным-полно комков.

— Полл, ты же говорила, что добавишь в пюре сливочное масло и молоко.

— Не выйдет. Масло мы доели, а маргарин нам понадобится, чтобы завтра сделать бутерброды для Невилла и для нас. И молока осталось всего полпинты. Придется нам отказаться от «Грейп Натс» на завтрак.

— И жевать черные тосты с ярко-желтым маргарином.

— Не обязательно черные — главное, не спускать глаз с гриля.

— Сдается мне, — сказала Клэри, когда они уже разложили сосиски с комковатым пюре и уселись за тесный кухонный столик, — готовка удается, только если ничем другим не занимаешься. Как миссис Криппс.

— Надеюсь, со временем и мы научимся как следует. И продуктов прибавится.

— Это когда еще будет. Тысячи немцев умирают с голоду.

— Ноэль говорит, что все те запасы провизии, которые могли бы достаться нам, отправляют им, потому и нормы по карточкам урезают, а не повышают. Говорит, в любую минуту могут ввести карточки на хлеб.

— Ну вот… — Декларации Ноэля, работодателя Клэри, в которые она верила как в прописные истины, оказывались неизменно мрачными. — Хорошо еще, у нас есть свое жилье.

— Да. Как думаешь, здесь когда-нибудь перестанет так странно вонять или мы просто принюхаемся и привыкнем?

— Мы избавимся от запаха. Здесь будет чудесно, когда мы закончим.

«Жилье» представляло собой шесть комнат, по две на каждом этаже небольшого дома восемнадцатого века в переулке у Бейкер-стрит. Внизу разместилась бакалея, в подвале — неизведанные территории, где бакалейщики, братья Грин, ощипывали и потрошили птицу. Перья долетали до второго этажа вместе с их паленой вонью, которая вносила свою лепту в общий душок этого места, отдающего сыростью и гнилью. Комнаты были в отвратительном состоянии, когда достались им, — штукатурка крошилась, старая краска отслаивалась от оконных переплетов. Неизвестно кто нацарапал безграмотные надписи там и сям на стенах и дверях. «Весь дом гнеёт», — гласила одна, а другие уверяли: «Беснадежная дыра», «Сыро и грязьно», и все в таком же духе. По сути дела, чистая правда, но шесть комнат за сто пятьдесят фунтов в год казались выгодным предложением и единственным жильем, которое они могли себе позволить. Родные помогали. Отец Полли подарил им кокосовые циновки для трех лестничных площадок, Дюши пожертвовала большой кусок старого коврового покрытия из дома на Честер-Террас, чтобы разрезать его по размеру комнат.