– Ого…

– Я спросил, нельзя ли с ним поговорить.

– Алекс, ты же знаешь, что нам никогда этого не позволят. И в любом случае от этого не будет толку.

Снова шел снег. Мы сидели в офисе, глядя на падающие большие мокрые хлопья, и не похоже было, что снегопад когда-нибудь закончится. На посадочной площадке снег доходил до колена.

– Стирание личности не всегда бывает полным, – заметил Алекс. – Иногда его последствия обратимы.

– Этого тебе тоже не позволят сделать.

– Знаю. Я уже спрашивал.

– И что тебе ответили?

– Мой запрос даже не прошел через официальные фильтры.

Я не ожидала, что Алекс решит зайти так далеко. Если старший Плоцки теперь вел новую жизнь под новым именем, у него имелся полный комплект ложных воспоминаний и прилагавшихся к ним жизненных привычек. Он был абсолютно благонадежным гражданином. Никто не мог даже предположить, что случится, если пробить эту стену.

Алексу не понравилось мое неодобрение.

– Речь идет о крайне важных вещах, Чейз, – сказал он. – Вряд ли стоит так сильно сочувствовать ему. Если бы он хоть чего-то стоил, его не подвергли бы процедуре. И в любом случае ее всегда можно повторить.

– Ты полагаешь, что он украл эту чашку?

– А ты думаешь, он был ценителем прекрасного?

– И как все это может нам помочь? – спросила я.

– Попытаемся выяснить, когда и где он украл чашку.

– Каким образом? Есть полицейские отчеты?

– Да. Отчеты обо всех нераскрытых кражах на территории, где орудовал Плоцки. Но к ним нет доступа. Закон о защите персональных данных.

– Значит, придется покопаться в журналистской продукции.

– Видимо, да.

– А есть ли смысл? Плоцки наверняка забрал чашку лишь потому, что она привлекла его внимание. О ее ценности он явно не имел понятия, иначе чашка все эти годы не стояла бы на полке. Если бы где-то сообщалось о краже чашки, которой девять тысяч лет, Плоцки знал бы об этом.

– Хороший довод, – одобрил Алекс.

– Ладно. Слушай, мне неприятно об этом говорить, но есть повод подозревать, что мы становимся соучастниками преступления. Помогаем сбыть краденое.

– Чейз, мы не знаем, украл ли он чашку. Это всего лишь предположение.

– Угу. Семейка воров – любителей старины.

Алекс удрученно посмотрел на меня. На улице поднялся ветер, метель усилилась.

– Давай сделаем так, – сказал он. – Зададим Джейкобу параметры, и пусть он поищет в тогдашних новостях. Если даже не отыщется сведений о краже той чашки, что мы теряем?

Это было не так уж нереально. Случаи воровства редки. Большинство людей ставит высокотехнологичные охранные системы, да и преступное поведение само по себе стало довольно нечастым явлением. Мы живем в золотом веке – но сомневаюсь, что многие это понимают.

Я вдруг подумала о марголианах и том мире, который захотели покинуть пять тысяч человек, чтобы отправиться на «Искателе» и «Бремерхафене» к неизведанным рубежам. Каково это было – жить в двадцать седьмом веке? Повсеместная преступность. Нетерпимость. Политический гнет. Религиозный фанатизм. И прочее.

– Джейкоб, – сказал Алекс, – просмотри новостные заметки о кражах в Андикваре и окрестностях с тысяча триста восемьдесят девятого по тысяча четыреста двенадцатый год. Ищи любые упоминания об «Искателе» или о чашке возрастом в девять тысяч лет.

– Начинаю поиск, – откликнулся искин.

Алекс, одетый в старомодный серый свитер, сидел на большом мягком диване ручной работы, лицом к столу.