Но Пасха приближалась, а военные сборы стихали в ожидании светлых ее дней, и Мерсье, давно не бывавший дома, стал просить Жоржа привести Лукрецию на несколько дней в Керлеано, так как сам не решался поехать в Гонтье, где его знал каждый, и сразу бы схватили.

Лукреция была красивее, чем он мог себе вообразить. Мечта стала былью, фантазия обрела реальные формы.

– Вот и моя маленькая сестричка, – улыбался Пьер. – А это мой друг, мой названный брат…

Девушка тоже улыбалась, протягивая ему руку, а Кадудаль тщетно искал какие-то слова и не мог ничего найти. У него пересохло в горле. Наконец он с поклоном прижался дрожащими губами к нежной руке. Что же касается Лукреции, то она смотрела с некоторым удивлением на деревенского кавалера, такого галантного и уже почти влюбленного. Мощного гиганта, покрасневшего, как юная девушка… Это ее несколько тронуло…

Ночь была темная, теплая, и аромат весны уже победно разлился повсюду. Священник тайно отслужил пасхальную мессу на гумне Керлеано, охранявшемся пикетом армии шуанов, и все жители деревни: женщины, закутанные в темные одежды, мужчины с оружием, пришли на службу. На древнем камне для молотьбы был сооружен алтарь, покрывали его самые красивые скатерти Анны-Марии Кадудаль.

Сидя между Пьером и Лукрецией, Жорж вспоминал другую ночь, ту, в которой он впервые услышал имя девушки. Она больше не была для него волной воображения, она была здесь, рядом с ним, во всем сиянии живой красы. Жорж чувствовал ее легкое дыхание, и дрожь пробегала по его могучему телу. Быть может, думал он, придет день и они снова будут вместе перед священником. И тот день станет первым в непрерывной цепи счастья, а война и борьба останутся только в воспоминаниях.

Священник был стар, время вырезало на его лице глубокие морщины, но глаза горели огнем воодушевления, когда он смотрел на свою паству. И вот, он повернулся к ним с причастием, но вдруг снаружи раздался крик кукушки:

«Ку-ку. Ку-ку!»

Каждый замер, затаив дыхание и напряженно вслушиваясь. Крик повторился, потом послышался топот ног и в дверь просунулась голова.

– Голубые в деревне! Патруль. Они ищут подозрительных… Будет лучше, если вы закончите поскорей…

– Он прав, – сказал священник, – быстро заканчиваем.

Быстро и ловко он роздал святые дары, прочел благословение и начертил в воздухе крест. «Ite missa est…»

Крестьяне уже собрались было уходить после быстрого крестного знамения, но Жорж знаком остановил их.

– Нет, не возвращайтесь к себе. Оставайтесь здесь. Мы пойдем праздновать Пасху на ферму. Если голубые туда заявятся, они не смогут задержать людей, которые просто едят и пьют! Так будет лучше, я уверен.

Гумно очень быстро опустело, и все направились в просторный зал фермеров, где сестры и мать Жоржа уже накрывали обильный ужин: открыли бутыли с сидром и расставили нехитрые деревенские закуски. Женщины принялись им помогать, а мужчины расположились у камина. То и дело слышалось «голубые»…

– Святая Пасха – это, конечно, очень хорошо, но ведь запрещено отмечать христианские праздники, ты это знаешь, Жорж.

Он пожал плечами и рассмеялся.

– Ну хорошо, мы скажем, что празднуем что-нибудь другое. Например… – он окинул присутствующих взглядом и остановился на Лукреции, потом проговорил медленно, не отводя от нее глаз – например, помолвку… – и поспешно добавил, – это она еще не запрещена.