Хуже всего, что придется учить язык, а у него с тех пор, как пытался выучить в школе английский, стойкое отвращение ко всяким языкам.

– … – с состраданием поглядывая на Арсения, мягко позвала немолодая женщина и указала в ту сторону, откуда они сюда прибежали.

– Да уж конечно пойду, не тут же околевать, – ворчливо пробормотал пленник и оглянулся на кучи белого меха. – Пока, дружище, завтра приду проведать.

А потом отчаянно подмигнул хозяйкам и первым зашагал в сторону спален, со злым удовольствием отметив их ошеломленные взгляды. Ну, теперь держитесь, гренадерши, смотрите только, как бы жалеть не пришлось, что не норвежца или шведа вытащили, которые много лет живут себе спокойненько, ни войн, ни перестроек не зная, а русского парня, и так доведенного уродливой российской жизнью до озверелого состояния.

Пока топал по темным гулким комнатам и шагал по лестнице, Арсений успел немного мозгами пораскинуть, правила поведения для себя установить. Само собой, злить и настраивать против себя аборигенов он не будет, это самое глупое, что можно придумать в его положении. Но и унижаться не станет, нужно попытаться так поставить себя, чтобы туземцы прониклись к нему уважением. Как минимум.

И когда старшая из женщин, торопливо топающая следом, окликнула его, остановившись возле двери в спальню, красноречиво покачал головой в ответ. А потом так же красноречиво изобразил, как грызет что-то аппетитное и даже губы облизнул. Одна из провожатых испуганно охнула, другие мрачно схватились за оружие.

– Вот дуры-бабы, – с упреком уставился на аборигенок Арсений, – решили, небось, будто я людоед? Или вы и сами такие? Тогда нужно будет отдельный номер занять, на всякий случай.

– … – Только старшая поняла все правильно и жестами предложила Арсению подождать в комнате, еду она принесет сама.

– Перебьешься, – чуть грубовато отказался пленник, – мало ли чего вы втихаря подсыпать можете. Нет уж, я с тобой пойду, прослежу за процессом.

Он подцепил тетку под руку и широким жестом распахнул перед ней невидимые двери, веди, мол.

Если они, разумеется, были в состоянии говорить. Но нормального защитника последний раз вызывал лет семь назад дом Тишанот, остальные доставали то огромных птиц, то странных зверей, а один раз вообще попалась рыба с человеческой головой и руками.

– Нудалекоещё? – раздраженно проворчал демон, и втора тайком вздохнула: как бы еще понять, спрашивает он чего-то или сообщает, что сейчас начнет их убивать?

– Пришли, – сообщила на всякий случай как можно миролюбивее, открывая кухню.

Гараны, ввалившиеся следом, без дела не стояли, одна сразу направилась к очагу и, покопавшись, нашла под слоем залы раскаленные угольки, ловко раздула огонек под сухой щепочкой, зажгла большую лампу. Вторая, захватив с полки чистые чашки, поставила их на стол и начала раскладывать оставшуюся от ужина мамалыгу, третья, метнувшаяся в холодный чулан, уже несла полную миску соленых грибов.

А втора за это время успела положить на доску большой кусок вяленой кабанятины и ловко настрогать ее розовыми ломтиками с прослойкой чуть желтоватого жира.

Демон сел к столу и бдительно наблюдал за действиями женщин, а они специально готовили трапезу на всех присутствующих, памятуя о крайней недоверчивости пленников, считающих, что гараны только и мечтают отравить с таким трудом добытого защитника.

Потом вызванный подвинул к себе выбранную чашку с мамалыгой, бросил сверху несколько ломтей мяса и что-то поискал на столе глазами.

– Вилокнеположено? – спросил с неприкрытым ехидством и показал вторе, как чем-то невидимым черпает кашу.

– Фух, – облегченно пробормотала Урса, присаживаясь к столу так, чтоб не задеть больную руку, – наш-то не дикий, ложку требует.