Я закружился по комнате, пытаясь увидеть в полированной дверце шкафа, как же я теперь выгляжу, и меня снова унесло в непонятную глубину шквалом взрывающихся медных труб. Потом вышвырнуло на поверхность.

Ныла ушибленная челюсть. Я потрогал языком зубы, уже не удивляясь тому, что они намного длиннее и острее, чем положено, и попытался встать на четвереньки, но опереться на руки мешали чудовищно удлиненные пальцы. В конце концов я сел на колени и принялся рассматривать свои "приобретения".

Грудь здорово выдавалась вперед, как будто у меня вырос огромный треугольный горб спереди. Я напряг мышцы, и по этому горбу прокатилась волна - казалось, он весь состоит из мускулов, да, впрочем, так оно и было. Две широких мышцы соединялись впереди, расходясь к предплечьям. От плеча до локтя теперь было чуть больше метра, от локтя до запястья - примерно столько же. От кисти осталось только два "нормальных" пальца - большой и указательный, правда, несколько удлиненных и с внушительными когтями. Средний палец мог поспорить длиной с предплечьем, безымянный был сантиметров на двадцать короче, и еще сантиметров на десять был короче безымянного мизинец. И, конечно, все это хозяйство, кроме большого и указательного пальцев, соединялось широкими складками кожи, доходящими до щиколоток.

Я встал с колен, обнаружив, что и хвост стал значительно длиннее и мощнее, и на нем появилась лопатка - словно оперение стрелы. Оказалось, что я стою на согнутых пальцах, словно ногу можно сжать в кулак. Оказывается, можно - и я разжал эти "кулаки", любуясь открывшимся мне видом десятка когтей.

Руки были согнуты в локтях - локти внизу, почти у самого пола, запястья над плечами, кончики средних пальцев чуть ниже локтей. Я развернул правую руку, насколько мог это сделать в небольшой комнатушке, и понял, что же это у меня такое. Это была уже не рука. Это было длинное и широкое крыло, которое в сложенном виде окутывало меня спереди, словно плащ.

Трубы затрубили в седьмой раз, уже не раскалывая голову. Они звали наружу, за окно. Они поднимали во мне волны ненависти к врагу - белому врагу, сам же я теперь был черным. И я, запрокинув голову, вторил трубам. Когда стих последний аккорд, я бросился к открытому окну и ухватился ногами за карниз, разворачивая снаружи крылья. Когда они перевесили, я упал вперед, скользя по струнам ветра.

Повсюду из окон вылетали такие же люди - но не все были такими же... Половина их выглядела так же, как я - черные, с кожистыми крыльями и длинным хвостом, похожие на огромных летучих мышей, а половина - белые, покрытые тонким пухом, с крыльями, как у птиц. Заклятые враги. И везде, где встречались черные и белые, не было места примирению.

Летели вниз перья, и лилась кровь - одинаково красная и у тех, и у других. Иногда черный и белый сплетались вместе и неслись вниз, разбиваясь о землю. Иногда черному удавалось достать белого, вспоров ему плечевые мышцы. Иногда белый одним прикосновением крыла заставлял черного падать, кувыркаясь, к немилосердной земле.

Я почувствовал, что ветер изменился, и резко свернул в сторону, подобрав левое крыло. За мной несся белый, стремительно приближаясь, а я уже не успевал набрать скорость. Поэтому я просто рванулся навстречу, пролетев над ним - точнее, над ней, чтобы она не смогла достать меня тем, что скрывается в ее крыльях.

Она развернулась, но круг ее разворота был гораздо шире. И я понял, почему - если я изменился значительно, то она, в общем, выглядела, как человек - только с крыльями вместо рук и то ли пухом, то ли нежным белым мехом на коже.