– Да, дорогая. И Ангуса тоже.

– Его? Нет, я останусь с тобой! Мы закончим наше обсуждение и...

Держась за голову, Мелани в предобморочном состоянии, пошатываясь, направилась к кушетке и отодвинула в сторону дюжину платьев, чтобы освободить для себя место.

– Только Ангуса! Пожалуйста...

Темперанс, поморщившись, вышла из комнаты. Терять мать навсегда очень больно.

Глава четвертая

– Ненавижу его! Ненавижу! – повторяла Темперанс, откидывая мокрую прядь волос, упавшую на глаза. – А завтра возненавижу еще сильнее!

С каждым таким заявлением она поднимала ногу, опускала ее обратно в грязь, затем тянула изо всех сил, чтобы хлюпающая грязь не засосала ногу, пока она пытается сделать шаг вперед. Спицы ее зонта сломались через несколько минут после того, как она вышла из деревни, и сейчас она пользовалась им как подпоркой, чтобы не упасть.

Было уже поздно, и она была одна на безлюдной грязной тропке, которую человек с почтовой станции назвал дорогой. Такого громкого имени она явно не заслуживала.

На почтовой станции все развеселились, когда она спросила, как доехать до имения Маккэрна.

– Маккэрна? – переспросил человек за прилавком. – До его имения?

Если бы уголки его рта не подергивались, Темперанс подумала бы, что она не туда попала. Разве Джеймс Маккэрн не владел имением? И разве владеть имением ничего не значит?

Но, судя по настроению почтальона и еще четырех мужчин, вопрос Темперанс их необыкновенно развеселил.

Она замерзла, устала и хотела есть. Она злилась. Последние сутки в ее жизни были настоящим адом. Темперанс не верила, что все это происходит с ней до самого последнего момента, когда мама проводила ее до нагруженной доверху кареты. Ей казалось, что вот-вот мама дотронется до ее плеча и скажет:

– Нет, Ангус, ты поступаешь неправильно, и мы все втроем, вместе с моей любимой дочерью, немедленно возвращаемся в Нью-Йорк.

Но ничего похожего мама не произносила. Напротив, она словно набиралась сил по мере приближения дня отъезда. Первые полгода их жизни в Шотландии Мелани пряталась в зашторенной комнате и принимала порошки от головной боли четыре раза в неделю. Зато в течение двух недель до отъезда дочери мать превратилась в динамо-машину. Она занялась упаковкой вещей дочери, словно та уезжала навсегда.

– Зачем мне бальное платье? – сказала Темперанс. – Я еду всего на несколько недель.

– Племянник Ангуса живет в замке, и я уверена, что там будут веселые вечеринки, – бодро произнесла Мелани. – Я вышлю тебе все, о чем ты попросишь, кроме денег. Мистер Маккэрн запретил мне это делать.

– Значит, ты можешь мне выслать то, что покупают за деньги, но только не мои деньги? Я правильно поняла?

– Дорогая, по-моему, у меня снова начинается головная боль. Ты не могла бы...

– Позвать твоего мужа? – спросила Темперанс, но мать, казалось, не слышала горечи и боли в голосе дочери.

Темперанс провела две недели до отъезда, не встречаясь ни с кем и объявив, что скоро возвращается в Америку. После короткого отдыха. Да она скорее изжарилась бы в аду, чем сказала кому-нибудь, что отчим шантажирует ее.

В конце концов, настал ужасный день отъезда. До самого последнего момента Темперанс ждала, что мать спасет ее. Увидев экипаж, загруженный сундуками, она почувствовала себя как заключенный, которого ведут на казнь.

Но мать не собиралась ее спасать. Темперанс вообще очень давно не видела мать настолько бодрой. На щеках играл румянец, в уголках губ ямочки.