– Какие прекрасные слова! – беззлобно усмехнулась она. – Тогда думай. Чего тебе больше всего хочется?

Сенмут проследил глазами за парой лебедей, которые проплыли мимо. Он видел, как чайки описывали круги над озером, как куропатки мелькали в траве, как праздно болтали две женщины. Он слышал легкое дыхание царевны и краем глаза видел, как легкий ветерок треплет край ее тонкого, словно паутинка, одеяния. Но все это словно исчезло в следующую секунду, когда давно лелеемая, раздирающая душу мечта поднялась во весь рост и затопила все. У него вдруг возникло очень отчетливое чувство, точно какая-то невидимая рука разом отдернула полог, за которым скрывались его мечты, надежды, ночные мучительные сны, и показала их его застывшему в изумлении разуму. Он вспомнил о своем отце, Камесе, который и не хотел для сына иной доли, чем спокойная жизнь в полной безвестности, и о филархе, который страдал желудочными болями и вечно ныл; но прежде всего ему вспомнился фараон – гигант, на котором держится все.

«Я знаю, чего хочу, – уверенно решил он, – а еще я знаю, что не зря ждал все эти годы и отказывался от всего остального». Он опустился перед Хатшепсут на колени:

– Ваше высочество, больше всего на свете я хочу изучать архитектуру под началом великого Инени. В этом и только в этом мое желание.

Она надула губки:

– И ты не хочешь красивый дом?

– Нет.

– А как насчет земли? Пары жен? Хорошего имения? Он расхохотался, громко, с облегчением, от души.

– Нет, нет и нет! Я хочу быть только архитектором, пусть даже совсем незначительным. Я еще не знаю, получится ли из меня хороший архитектор, но я должен это выяснить! Вы понимаете меня, ваше высочество?

Хатшепсут надменно вскинула голову:

– Ты говоришь совсем как моя дорогая покойница, Осирис-Неферу. Она вечно спрашивала меня, понимаю я ее или нет, и, должна сказать, иногда от ее слов мне бывало так скучно, что и пытаться не хотелось. И все же, – она взяла его руку, и его пальцы непроизвольно сомкнулись вокруг ее ладони, – мне кажется, я понимаю. Я сделала твою мечту короче, правда?

Он наклонился и поцеловал ее ладошку.

– О да, – горячо откликнулся он, – на целую жизнь! Она высвободила свою руку, встала и хлопнула в ладоши, призывая служанок.

– Ты уверен? – с нажимом повторила она.

– Совершенно уверен.

– Тогда я поговорю с отцом, а он поговорит с Инени, этим злым, сварливым старикашкой, которому вовсе не нужен новый ученик, и тогда ты будешь счастлив. Я тебе приказываю!

Сенмут нагнулся и подобрал с земли котенка, который сонно запротестовал.

– Возьми корзину! – приказала Хатшепсут Нозме.

И они ушли, оставив Тийи собирать подушки и сворачивать циновку. И только оставшись один, оцепеневший от радости, Сенмут понял, что царевна даже не стала ждать, когда он воздаст ей все положенные почести.

В тот вечер за обедом Тутмос посадил дочь рядом с собой, чтобы она рассказала ему о встрече. Вся эта эскапада сильно его забавляла, и он слушал внимательно. Когда она сказала ему, чего хочет этот наглый выскочка-прислужник, фараон взревел от смеха напополам с яростью. Вся компания с тревогой обернулась к нему, но он проорал музыкантам, чтобы они не останавливались, а сам послал гонца в дом Инени.

Хатшепсут была вне себя. Приставая с расспросами, отец не давал ей поесть, и еда на ее тарелке остывала.

Наконец явился Инени, как всегда безукоризненно одетый и совершенно спокойный, несмотря на то что властный императорский призыв оторвал его от обеда из пяти блюд и новых танцовщиц.