На следующее утро Хаэмуас, едва войдя к себе в кабинет, чтобы написать несколько неотложных писем, лицом к лицу столкнулся с сыном Пенбу Птах-Сеанком. Чертами лица молодой человек так сильно напоминал отца, что сердце перевернулось в груди Хаэмуаса. Однако, присмотревшись внимательнее, он заметил, что сын повыше, не так крепко сложен, а глаза, в которых светились проницательность и суровая ясность, свойственные и Пенбу, были более близко посажены, линия рта выражала твердость и непреклонность. Хаэмуас заметил, что Птах-Сеанк бледен, глаза у него опухли, видимо, он оплакивал отца. И все же Хаэмуас с восхищением отметил про себя, с какой решимостью и самообладанием молодой человек явился сегодня к своему господину, – в свеженакрахмаленной одежде, держа в руках дощечку для записей, он весь был воплощенная готовность продолжить нерушимую традицию верности и благородного служения, вот уже многие поколения чтимую в этой семье. При виде Хаэмуаса Птах-Сеанк распростерся ниц.

– Поднимись, – мягко проговорил Хаэмуас.

Молодой человек поднялся на ноги естественным и грациозным движением, но тотчас же вновь опустился на пол, на сей раз в традиционной позе писца, готового к работе. Хаэмуас сел. Его охватило глубочайшее сочувствие к этому молодому человеку.

– Птах-Сеанк, я любил твоего отца и скорблю сейчас о нем наравне с тобой, – глухим голосом произнес он. – Ты не должен думать, что теперь, когда сердце твое разрывается от скорби, тебе следует во что бы то ни стало находиться здесь. Иди домой, вернешься, когда почувствуешь в себе силы.

Птах-Сеанк поднял на господина полные решимости глаза.

– Мой отец долго служил тебе верой и правдой, – сказал он. – И, следуя законам нашей семьи, я с младых ногтей знал, что в будущем, когда отца не станет, я должен буду занять его место. Теперь, когда он готовится совершить свое последнее путешествие, он будет обо мне невысокого мнения, если я, пусть и в столь горестную минуту, несмотря на собственные страдания, не поставлю во главу угла долг по отношению к своему господину. Ты готов приступить к работе, царевич?

– Нет, – медленно произнес Хаэмуас. – Нет, не готов. Пока я вполне могу обойтись услугами временного писца. Ты должен, когда минует семьдесят дней траура, привезти тело отца сюда, в Мемфис. Я распоряжусь, чтобы его гробницу богато украсили золотом, жрецы станут молиться за него каждый день, люди будут делать приношения. Я также, с помощью твоей матушки, сам позабочусь о похоронах, с тем чтобы эти мысли не тревожили и не отвлекали тебя, поскольку у меня будет к тебе одно весьма важное поручение. – Хаэмуас наклонился вперед и стал пристально всматриваться в лицо молодого человека. Тот встретил его взгляд, не дрогнув. – Твой отец начал работу по изучению родословной женщины, которую я собираюсь взять в жены, – говорил Хаэмуас. – Родом она из Коптоса. Пенбу успел лишь приступить к исследованиям и не оставил после себя никаких записей. Я хочу, чтобы ты отправился в Коптос, завершил работу, начатую твоим отцом, а потом сопроводил домой его мертвое тело.

– Это задание – большая честь для меня, царевич, – ответил Птах-Сеанк, слабо улыбнувшись. – Я также очень благодарен тебе за твой такт и понимание. Но, прежде чем ехать, я должен узнать об этой госпоже как можно больше.

Хаэмуас рассмеялся.

– Узнаю сына Пенбу! – воскликнул он. – Ты не скрываешь своих мыслей, и у нас с тобой, я уверен, впереди будет много споров по разным вопросам. Отлично. Пока, до отъезда, позаботься о благополучии своей матушки, а я тем временем подготовлю все необходимое, потом подробно объясню тебе цель поездки и составлю кое-какие рекомендательные письма для коптосской знати. Вот. – Он взял в руки исписанный папирус.