«Голые ноги, босые ступни. – Опять эти мысли вернулись к Хаэмуасу. – Нубнофрет, босая, бежит впереди меня, когда Шеритре приснился дурной сон. И ты, Табуба, босая, в своем белом одеянии старинного фасона, такая влекущая… Не может быть сомнений, ты узнала Амека!»

Все необходимое у Хаэмуаса было с собой. Он попросил, чтобы принесли огня, и приготовил на маленькой горелке настойку из мака. Табуба молча наблюдала за его действиями, а он продолжал работать, зачарованный таинственной и загадочной атмосферой этого тихого необычного дома.

Когда настойка была готова, он протянул чашу Табубе, и женщина послушно выпила. Хаэмуас ждал, чтобы проявилось одурманивающее действие мака, а сам тем временем подбирал подходящую иглу.

Хармин давно уже покинул их, а Амек встал на страже у двери в комнату. Воин стоял не шевелясь, но Хаэмуас все равно ощущал его недовольство. Именно из-за этой женщины господин поднял на него руку.

Хаэмуас заставил себя не думать ни о чем, кроме предстоящей операции. Осторожно и аккуратно он накладывал шов на рану. Табуба ни разу не вздрогнула, не издала ни звука. Один раз он оторвался от работы, чтобы посмотреть на нее, и встретился взглядом с ее глазами, устремленными на него. Этот взгляд не был затуманен маковым питьем, глаза смотрели на него внимательно и с интересом; в них, показалось Хаэмуасу, как будто даже светилась улыбка. Но, конечно же, ему это только показалось. Он продолжил работу, а потом обернул ногу чистой полотняной тряпицей и посоветовал продолжать делать припарки.

– Через несколько дней я приеду, чтобы еще раз осмотреть рану, – сказал он.

Женщина кивнула, сохраняя полное спокойствие.

– У меня слабая чувствительность к боли, – сказала она ему, – а также, к сожалению, и к маку. Царевич, не желаешь ли выпить со мной вина?

Он кивнул, и она громко хлопнула в ладоши. В комнату плавно вошла служанка, и пока Табуба отдавала распоряжения принести еще одно кресло и откупорить сосуд с вином, у Хаэмуаса впервые появилась возможность оглянуться вокруг.

Ее комната была небольшого размера, с голыми стенами; здесь царила прохлада. У высокого ложа, в отличие от всего убранства комнаты, украшенного богатой позолотой, на столике стоял светильник. На постели в беспорядке лежали груды подушек и покрывал. Хаэмуас отвел взгляд. Множество вопросов роилось у него в голове. «Твой муж здесь, с тобой? Зачем вы приехали в Мемфис? Ты поняла, что это я послал тогда к тебе Амека? И теперь ты, в свою очередь, послала за мной Хармина? Для чего?» Принесли кресло, открыли вино. Хаэмуас был рад, что может удобно устроиться. Он сидел, обхватив обеими руками чашу. Он размышлял о том, как задать ей все эти вопросы, но она его опередила.

– Царевич, я должна тебе кое в чем признаться, – сказала она. – Я сразу узнала твоего стражника, едва только он ступил на порог этой комнаты, и, конечно же, я поняла, кто послал его ко мне с этим дерзким предложением.

Хаэмуас вспыхнул, но заставил себя не отводить взгляда от ее насмешливых глаз. Дерзкое предложение. Он чувствовал себя словно провинившийся ребенок.

– Я, разумеется, ответила отказом, – продолжала она ровным голосом. – И хотя в ту минуту мое тщеславие было польщено, я очень скоро забыла об этом происшествии. Потом я поранила ногу. А ты лучший лекарь во всем Египте… – Она пожала плечами, словно признаваясь, что совершила легкомысленную оплошность. – И лишь когда твой слуга вошел ко мне в комнату, я вспомнила о той старой встрече. Прошу прощения за резкий отпор.

– Резкий отпор! – горячо запротестовал Хаэмуас. – Это я должен просить у тебя прощения. Никогда прежде я не совершал таких необдуманных поступков, но, понимаешь ли, я несколько раз видел тебя – сначала на рынке, потом в храме Птаха.