– Вам нужно сохранить силы. Посмотрите, что я вам принесла на завтрак.

– Опять овсянка? – Он пренебрежительно поднял бровь.

– Нет. На этот раз хлеб с молоком и немного тушеного мяса.

– Молоко?

– Да, молоко, – подбоченившись, ответила Кейт. – Вы, конечно же, предпочли бы коньяк или шампанское?

– Молоко я пить не буду. Я вам не грудной младенец!

Кейт окинула взглядом его длинную фигуру в отцовской ночной рубашке, которая едва доходила ему до колен. Мускулистые икры были красивой формы, а босые ступни изящно изогнуты в подъеме. Она вспомнила, как касалась его ног, и щеки у нее порозовели. А свою мужскую силу ему не было надобности доказывать – она слишком хорошо ее ощущала. Кейт с трудом перевела глаза на его лицо, уверенная в том, что встретится с его ироническим взглядом. Однако никакой насмешки она не увидела. Холодный взгляд серых глаз скрывал огонь, бушевавший в их глубине, но жар от него проникал внутрь ее тела, отчего у Кейт ослабели ноги. Она резко отвернулась, чтобы избежать его зачаровывающего взгляда, и занялась едой на подносе.

– Вам не удастся вечно держать меня здесь.

Его слова пронзили ее, словно ножом. У нее перехватило дыхание, и она замерла. Хорошо хоть он не видел выражения ее лица. Конечно же, Роут хочет уехать, но нетерпение, прозвучавшее в его голосе, ранило Кейт – ведь она почти целую неделю ухаживала за ним, предвосхищая каждое его желание и беспокоясь, как бы он не умер. Она рассердилась на себя – стоит ли обижаться на этого надменного джентльмена.

– Мне нужно встать, – раздраженно сказал он.

Кейт промолчала, но мысленно обозвала его неблагодарным, высокомерным нахалом. Ей захотелось силой влить молоко ему в глотку.

– Черт возьми, девчонка, я должен воспользоваться ночным горшком!

Кейт мгновенно обернулась.

– А кто вам его подавал, пока вы болели?

Его лицо посуровело и застыло, а глаза метали молнии, так что Кейт даже сделала шаг назад, испугавшись той внутренней силы, что временно была заглушена лихорадкой. Небритые щеки и подбородок делали его похожим скорее на разбойника, а не на маркиза. Противником он был бы грозным, и Кейт пожалела, что не удержалась от своего поспешного замечания. Такие, как он, никогда не просят помощи и не ценят, когда ее получают, независимо от обстоятельств.

– Я помню, как вы дотрагивались до меня, – его голос ранил, как лезвие ножа. – Вы снова хотите оказать мне эту услугу… или вы нежно касаетесь лишь мужчин, лежащих без сознания?

Кейт чувствовала, как у нее пылает лицо. Она с такой силой оттолкнулась от стола, что посуда на подносе с завтраком задребезжала. Быстрыми шагами она направилась к двери, проклиная мешающие движению юбки. Вот было бы славно, если бы Грейсон и все сложности, с ним связанные, провалились к черту, а она вернулась бы к прежней жизни и вновь надела бы мужские штаны! На пороге Кейт обернулась. – Если упадете носом вниз, то я вас больше поднимать не стану, – холодно и с бесстрастным выражением на лице произнесла она.

Но ее колкость осталась без ответа. Грейсон не выругался, не нахмурился, а просто поднял темные брови. И как ему только удается выглядеть таким надменным, ведь он сидит всего лишь в одной старой отцовской ночной рубашке!

Кейт сдержалась и не хлопнула дверью. Она вернулась к себе в комнату, где стянула выцветшее, узкое платье и переоделась в поношенные штаны, рубашку и жилет. Хватит изображать служанку перед этим наглым упрямцем!

Затем она отправилась на кухню печь хлеб, что давно пора было сделать. Свой гнев она выместила на мягком комке теста. Если Грейсон так прекрасно себя чувствует, что может ходить, пусть уезжает! Пусть отправляется сегодня же, решила Кейт, несмотря на сердечную тоску.